Пару раз я оступился и чуть не упал, но чудом удержался и перебрался на другую сторону рва. Все здесь засыпали обломки стены. Сухая глина лежала повсюду и мелкие обломки крошились под ногами.
Когда я пролез через пролом, от стены справа отвалились еще несколько кусков размером с барашка и рухнули прямо передо мной. Упади они мне на голову, я бы точно успокоился здесь навеки. Для переживаний времени было мало, я побежал дальше, приготовив штуцер к стрельбе, потому что впереди сражались и дико вопили люди.
Выйдя через проем в город, я обнаружил, что опасения Суворова и в самом деле обоснованы. Гренадеры отчаянно теснили защитников к центру города, работая штыками, как копьями. В узких улочках вооруженные копьями воины гарнизона почти ничего не могли противопоставить пулям и штыкам. К тому же гренадеры изредка кидали в толпу обороняющихся гранаты, которых, впрочем, осталось совсем мало. Взрывы посреди плотного строя защитников вызывали панику и наносили им немалый урон.
Увлекшись, гренадеры и в самом деле потеснили вражеских солдат вглубь городской улицы рядом с проемом. Как раз в это время на них из боковых улочек хлынули толпы ополченцев, вооруженных вообще чем попало: ножами, топорами, вилами и мотыгами. Лишь у немногих были сабли и копья. Они навалились на гренадер и чуть задержали их, ослабив натиск на гарнизон.
К этому моменту подоспели казаки и гусары и, в свою очередь, напали на вооруженных горожан с тыла. Теперь уже ополченцы оказались зажаты на узкой улице между гренадерами и спешенными всадниками. Казаки кололи их пиками, а гусары рубили саблями.
Я появился как раз в это время, когда горожане, не выдержав двойного натиска, побросали оружие и начали разбегаться через дворики и прятаться в глиняных строениях.
Гренадеры снова поворотились к солдатам гарнизона и напали на них с удвоенной силой.
Я нашел испачканного пылью и кровью Платова и сказал ему:
— Его сиятельство приказал открыть ворота.
— Да помню я, помню! — заорал атаман в ответ. — Видишь, что творится?!
Казаки ловили горожан и били тупыми концами пик, чтобы отвадить нападать из-за угла. Среди криков и треска рушащихся домов они не слышали звуки горна. Платов позвал есаулов и велел строить казаков колонной на улице, приготовившись штурмовать врага у ворот.
Я тем временем помчался искать Яковлева. Его гусары ушли вовсе не в правильном направлении. Если казаки еще помогали гренадерам, то гусары нашли затем еще один отряд копьеносцев врага и бросились на него.
Идти с саблями против копий не совсем хорошая идея, но гусары поддерживали атаку выстрелами из ружей и пистолетов.
Они стояли, пробивая себе дорогу на узкой улице. Я подошел ближе, разыскивая Яковлева. Я никак не мог его опознать, так как все гусары были одеты в одинаковые мундиры и стояли ко мне спиной.
Пока я подошел, из дворика с низким плетеным забором выскользнул приземистый человек в длинном халате и метнулся к ближайшему гусару. В руке его мелькнул кривой кинжал.
Ничего не подозревающий гусар стоял к нападающему спиной. Ассасин подбежал к нему, но я успел нацелить на него свое ружье и выстрелил. Попал в спину и человек упал на землю. Гусар обернулся на звук выстрела и я узнал Рутникова. Он увидел кинжал в руке скорчившегося убийцы и спросил пораженно:
— Он что, чуть не заколол меня? — а когда я подтвердил покушение, сказал: — Я твой вечный должник, Виктор.
— Мне повезло, что я вообще попал в него. Где полковник? — спросил я, тут же перезаряжая штуцер. Оказаться в пылу сражения с разряженным оружием все равно, что выйти голым на улицу. — У меня послание к нему от командующего.
Рутников указал на Яковлева, находившегося неподалеку, еще раз поблагодарил меня и повел двадцать солдат в обход улицы, чтобы напасть на врага с тыла.
Колонна гусар к тому времени почти вытеснила отступающих защитников с улицы. Они начали оглядываться по сторонам и потихоньку пятиться. Надо было только дожать немножко.
Наверное, они побежали бы уже давно, но сначала их было очень много, гораздо больше гусар. Под ногами сражающихся валялись окровавленные трупы, люди спотыкались о них и ходили по ним, как по бревнам.
Яковлев держался за бок, его шея и мундир заляпала кровь, своя и чужая. Когда он повернулся ко мне, я увидел искаженное от боли лицо.
— Князь приказал сначала заняться воротами, — сказал я. — Надо впустить остальные войска в город.
Яковлев кивнул.
— Сейчас, закончим здесь и пойдем к воротам. Мы думали, что… Ох!
Он запнулся и согнулся от боли. Мимо летели стрелы, а на соседней улице загорелся дом. Черный дым стлался по земле и застилал глаза. Я схватил Яковлева за руку и помог удержаться на месте.
— Вам надо к лекарю. В состоянии идти?
Яковлев покачал головой и выпрямился.
— Все в порядке, я останусь в строю. Передайте Александру Васильевичу, что скоро мы выступаем на ворота.
Я кивнул, поглядел на полковника испытующе, стараясь убедиться, что он не свалится прямо здесь от раны. Яковлев махнул мне и отправился еще ближе к своему полку.
Про себя я решил, что еще пара таких ран и он точно не переживет это сражение. Но делать было нечего, я должен был донести Суворову, что его послания доставлены.
Я отправился обратно по улице к проему. Вдали в конце улицы я увидел казаков. Они и в самом деле построились глубокой колонной по три человека в ряд и отправились дальше по улице в сторону ворот.
Когда я подходил к проему и повернул голову в сторону, то увидел гренадер, до сих пор сражающихся с копейщиками на улице, что вела к центру Туркестана. Это, наверное, те самые гвардейцы правителя, что чуть не зашибли нас на площади перед его резиденцией. Сейчас гренадеры покажут вам, как надо колоть штыками.
Впрочем, судьба тут же предоставила и мне возможность показать себя в деле. Из-за глиняной стены в человеческий рост, окружавшей ближайший домик, выскочили два пренеприятнейших типа с саблями в руках. Лица покрыты густой бородой, глаза бешеные, на халатах пятна крови.
Увидев меня, одинокого солдата, они тут же устремились ко мне. Их намерения и так были понятны, они явно бежали, не для того, чтобы обниматься и чествовать меня, как дорогого гостя.
Выбирать не приходилось, я поднял штуцер и выстрелил в ближайшего, в который раз обрадовавшись, что зарядил оружие заранее.
Пуля угодила нападавшему в живот. Он упал на землю и дико заорал, выронив саблю и прижав колени к груди.
Его спутник замер на мгновение, с испугом глядя на товарища. Он стоял в двух шагах от меня с поднятой саблей и я не стал ждать, пока он очнется.
Вытянув ружье вперед, я вонзил штык в его грудь. Это был первый раз, когда я колол живого человека. Я не ожидал, что остро заточенное лезвие войдет в человеческое тело так легко. Штык погрузился в грудь противника наполовину.
Нападавший закричал еще истошнее, чем первый и отшатнулся назад. Штык вышел из его тела и я, по большей части неосознанно, под влиянием занятий с инструкторами штыкового боя, сделал пару шагов вперед, догнал врага и снова ткнул в него оружие. Помнится, при этом я испуганно кричал:
— Сдохни, тварь! Сдохни! — потому что боялся, что противник оправится от ранения и сам зарежет меня.
На этот раз штык задел его руку, которой он пытался прикрыться, прошел дальше, скользнул по боку и вонзился подмышку. Противник споткнулся и упал спиной назад, громко крича при этом. Сабля его улетела далеко в сторону.
Я шагнул еще ближе к нему, снова подтянул штуцер к себе и воткнул штык врагу в шею. Брызнула кровь, он захрипел и схватился за лезвие обеими руками, тут же порезав их.
Это была самая настоящая жесть. Человек, которого я заколол, долгое время не хотел умирать. Он оказался чертовски живучий. Если тот, что получил пулю в живот, вскоре утих, то этот дергался еще минут десять.
У меня не было сил добить его. Несколько раз я поднимал ружье, чтобы ударить его штыком и каждый раз останавливался. Я думал, что сейчас попаду не туда и принесу несчастному еще больше страданий.