Там, за базаром, где кончались ларьки и палатки, начиналась конная площадь. Тут бродил табун киргизских лошадей. Мы с дедом подъехали к толпе барышников, старик бросил мне повод, а сам втёрся в толпу. Важные бородатые купцы разглядывали коней и горячились. Чтобы они лучше их видели и могли выбирать по вкусу, табун всё время перегоняли с места на место. Кругом табуна лихо носился джигит-наездник на быстром скакуне и, размахивая длинной, сажен в семь, лёгкою лукою, ловко направлял табун к покупателям. Дед сразу нашёл своё место: вместе с покупателями он горячился, спорил, одобрял того или иного коня, прищёлкивая языком, и уговаривал нерешительных. Можно было подумать, что он является владельцем табуна. Вот он выбрал для толстого башкира лошадь и что-то кричит джигиту. Наездник откликается и на всём скаку накидывает на шею выбранной лошади лассо. Весь табун в испуге шарахается в сторону, лассо влачится по земле. Джигит не дремлет, он мчится за табуном, поворачивает его в сторону и на всём скаку молодецки поднимает с земли верёвку, ловко поддев её кончиком своей луки. Лассо в его руках, лошадь поймана и подведена к покупателю.
— Ах, и конь! — хлопая по крупу, хвалит дед.
Лошадь на самом деле чудесна. Все киргизские кони превосходны: они очень сильны, выносливы и отличаются замечательно быстрым бегом. Не раз дед жаловался:
— Куда нашим коням до киргизских? Оттого мы и теряли много в старину. Через коня в давнее время много казаков в полон угождало в Орду! Казачишки наши долго не могли справиться с лихими ордынскими наездниками. Вступит кто в неравный бой, или ввяжется в погоню за кочевником, ан глядишь и сам добычей стал. А почему? Потому, что у ордынца был лихой скакун. Он-то и выручал при наступлении и отступлении. Вот оно что!
Старик долго суетится, осматривает коней, смотрит им в зубы, ощупывает бабки, даже пробует прыгнуть на неоседланного скакуна. Беда, негде деду показать лихость: на базаре далеко не ускачешь! Старик с тоской смотрит на заречье. Там в лучах утреннего солнца блестит ковылём Золотая Сопка. Не долго раздумывая, старый казак прыгает в седло и машет мне рукой:
— Айда, на степу!
Мы трусим к Золотой Сопке. Там у её подножия, в просторной ковыльной степи раскиданы казахские и башкирские юрты. На огромном просторе, в лучах утреннего солнца всеми цветами радуги переливаются росистые травы. Над юртами дымятся синеватые струйки. Дед отыскал брод через обмелевший Уй и мы выбрались на восточный берег, который полого поднимался к Золотой Сопке. Обгоняя нас, перебираясь через броды и по мосту, спешили казахи и башкиры, на скачки. Под ними резвились жилистые поджарые кони, с длинными веретенообразными туловищами и глубокой грудью. Дед с восхищением рассматривал этих быстроногих степных скакунов.
— Ветер, а не кони! Выносливы, не приведи бог! — хвалил он казахских коней. Мимолётно взглянув на мою посадку, дед презрительно поморщился.
— Господи, и на что я тебя взял! На посмешище только. Глянь на себя! Ну, какой ты казачонок: коней не любишь, драться не умеешь, на добром скакуне сидишь, как ведьма на помеле! Тьфу, одна срамота и божье наказание! — сердито сплюнул дед.
— Так это конь такой, деда! — попытался отговориться я, хотя действительно посадка у меня была неказистая.
— Брешешь, чига косопузая! — разозлился дед: — Конь у меня самый лихой, а вот едет на ём не казак, а мужичишка, самый что ни на есть плёвый!
К моему счастью ругань продолжалась недолго, деда отвлекли казахские коши, которые раскинулись у самой сопки. Подъём кончился, впереди расстилалась ровная степь. Всё пространство у кошей, перед сопкой полно народа. Тысячи казахов и башкир — старых и молодых, богатых и бедных, — стояли и сидели тут прямо на земле тесными говорливыми группами, выжидая скачек. На горячем солнце, подобно яркому цветному ковру, пестрели халаты, малахаи и расшитые тюбетейки. В неподвижном утреннем воздухе переливалось сдержанное гуденье гортанных голосов, напоминавшее отдалённый шум моря. Тут среди толп сновали конные, бегали полуголые ребята, разнося воду в турсуках и чайниках. Среди людей бродили в ожидании подачки псы…
Недоезжая сопки, дед спрыгнул с коня, вручил мне повод, а сам побрёл к юрте.
— Ходи, ходи, Назар! — закричал из толпы благообразный жирный казах в малиновом тумаке. Маленькие косые глаза его были полны добродушия: — Пробуй мой конь!