— А-а, симфония, — разочарованно говорит Надя. — Я симфонию не понимаю.
— Слушай, Надюша! Это замечательная вещь! Я уверен, что тебе понравится! — горячо уверяет Лаптев, беря Надю под руку.
Они идут молча.
— А вы контрольную мне, правда, поможете написать? — неожиданно спрашивает Надя.
— Конечно, коль ты сама такая бестолковая, — добродушно шутит Лаптев.
— Подумаешь, какой толковый! — возмущенно вырывает Надя руку. — Можете идти одни, никуда я с вами не пойду.
— Слушай, Надюша!..
— Не пойду, не пойду и не пойду! — говорит Надя.
Лаптев встревожился: кто ее поймет, эту Надю, сейчас она сердится или опять дурачится? Этак может и впрямь рассердиться. Пропал тогда вечер.
— Ну, Надюша! — уговаривает он ее, идя чуть позади.
— Не надо мне вашей помощи! Сейчас приду и сама все сделаю, — никому обязана не буду.
— Так ведь у меня билеты!
— Сходите с кем-нибудь другим.
Есть только одно средство к спасенью — рассмешить Надю. Но как это сделать?
Как назло ничего смешного не приходит в голову, да у него самого начинает портиться настроение. Ему тоже не до смеха.
Навстречу идет женщина в длинном рыжевато-цветастом халате. Она тянет за руку белоголового, измазанного в извести и глине, мальчишку лет трех-четырех.
Мальчик упирается, ревет на всю улицу, как бы призывая прохожих в свидетели маминой несправедливости. Потом, изловчившись, он вырывает руку и, круто завернув, потешно загребая ручонками, топает обратно к куче глины и песка, сваленной около недостроенного дома.
Женщина в два прыжка догнала его, схватила за руку и сердито принялась отшлепывать. Рев мальчика перешел в визг.
Надя, сперва с одобрением наблюдавшая за побегом малыша, тут сердито сжала кулаки, подбежала к матери и, изо всей силы топнув каблучком об асфальт тротуара, крикнула:
— Что вы делаете?!
И видя, что та не обращает на нее внимания, возмущенная повернулась к Лаптеву. Тот хоть и не очень охотно, но решительно подошел к женщине, согнувшись, остановил ее руку, занесенную для нового шлепка. Женщина, не говоря ни слова, подхватила руку мальчишки, сердито дернула его и молча пошла прочь, с опаской оглядываясь на внезапно явившуюся перед ней маленькую рассерженную девушку и ее внушительного молчаливого спутника.
— А еще мать! Какая она мать? — возмущенно повторяла Надя, идя рядом с Лаптевым, рассеянно и доверчиво приникнув к его руке.
…После концерта, когда Лаптев и Надя вышли из ярко освещенного, переполненного людьми фойе театра на пустынную и по-ночному широкую улицу, их мягко обняла ночная прохлада и полумрак, такие приятные после душного освещенного зала.
Охваченная прохладой, еще во власти волнения, вызванного чудесной игрой артиста, Надя нервно вздрагивала и кутаясь в легкую шелковую косынку, теснее прижималась плечом к сильной руке спутника. А он, понимая, что рядом идет совсем не та капризная, взбалмошная Надя, что была вечером, а совсем другая, какая-то новая, доверчивая и растревоженная музыкой, едва удерживался от желания обнять ее. Он только осторожно и ласково прикрыл полой пиджака ее плечо и, слегка наклонившись, подлаживаясь к коротеньким, дробным шажкам, заговорил вздрагивающим от волнения голосом:
— Знаешь, Наденька, я давно хотел с тобой серьезно поговорить.
— Мы ведь обо всем переговорили, — растерянно отвечает Надя.
— Нет, я давно хотел тебя спросить… — Лаптев замялся, — хотел спросить… как ты представляешь наши отношения дальше? Ты не думала серьезно о нашем будущем? Попросту говоря, — решительно передохнул Лаптев, — попросту говоря, насчет того, чтобы нам с тобой всегда быть вместе?
— Думала… — тихо и потупясь призналась Надя.
Лаптев не в первый раз начинает этот, такой важный для него, разговор. Но раньше Надя всегда отшучивалась, переводила разговор на другое или просто, смешно, по-детски надув пухлые губы, капризно умолкала.
Услышав на этот раз ее прямое признание, он затаил дыхание и ждал, что она еще скажет.
Но Надя молчала.
— Так как же, Надюша? Скажи, наконец, сегодня.
— Сегодня? — вздохнула Надя, чуть отстраняясь от его руки. — Сегодня мне не хочется говорить ни о чем серьезном. Хочется так вот идти и идти с вами под руку и не говорить, не думать.
— Правда, правда! — горячо заговорил Лаптев. — И мне также хочется идти и идти с тобой вместе… Только ведь дойдем вот сейчас до твоей калитки и все — тебя надо отпускать… Когда же все-таки не будет этого вечного расставанья?
— Завтра, — мягко проговорила Надя, ласково прикасаясь к руке Лаптева. — Сегодня у меня от этой музыки как-то странно на душе и хорошо, и тревожно… встретимся и поговорим.