За многие годы работы, ради этого завода, она столько раз забывала о себе, о своих двух мальчишках, о муже. Столько раз страдала, ссорилась с людьми, кривила душой, что уж и тут придется ради него забыть о своем ущемленном самолюбии. Да и Шитов не даст заваляться этому листочку. Волоокова еще раз вздохнула.
— Тихон Петрович…
— Слушаю вас, Капитолина Кондратьевна.
— У нас в бюро заведено все делать сообща.
Лаптев насторожился.
— Странно, что на предложении только ваша подпись.
— Что же я могу поделать, Капитолина Кондратьевна, если никто не относится всерьез к моему предложению.
— Ведь вы вместе с Леной работаете на коничках?
— Да.
— Мне кажется, было бы удобнее, если бы на предложении стояли обе подписи — ваша и ее.
Лаптев почти с самого начала работы в бюро привык настороженно относиться к Волооковой. Но сейчас, уловив в ее голосе какие-то новые, как ему показалось, искренние нотки, он горячо сказал:
— Капитолина Кондратьевна, мне не важно, чье имя будет стоять на бланке предложения. Я хочу, чтобы мысль была проверена и проведена в жизнь, на пользу делу, которое мне поручено.
— Ну, вот и хорошо, — облегченно вздохнула Волоокова. — Впишите и ее фамилию.
— С удовольствием.
Лаптев пишет на бланке предложения фамилию Елены Осиповны. Волоокова удовлетворенно улыбается: «Он совсем не такой уж плохой, этот Лаптев».
Волооковой уже спокойнее. Теперь не то, что новый в их бюро человек, вопреки ее приговору и авторитету, оживил установку и устранил брак коничек. Просто, это два сотрудника ее, Волооковой, бюро, наконец, нашли решение вопроса, над которым все бюро билось целый год. И, конечно, всякому ясно, что сделано это под ее прямым руководством.
Лаптеву и Елене отвели для опытов старую печь, расположенную в углу цеха. С помощью двух слесарей и электрика они деятельно принялись за дело. Нужно было по своей схеме переделать установку, подвести от нее к опытной печи стальные газовые трубы, уплотнить все швы и соединения печи, поставить вытяжные устройства.
Елена охотно и горячо помогала Лаптеву: делала чертежи, эскизы, показывала рабочим, что и как делать, бранилась с начальством цеха, требуя то материалы, то инструмент, то людей в помощь.
Однажды, когда она и Лаптев стояли возле установки, обсуждая препятствия, неподалеку раздался голос Погремушки.
— От то ж знакомый хлопец! Слава богу, бо хоть одного своего человека встретил в этом заведении!
Оглянувшись, Лаптев увидел бывшего своего начальника по литейке Погремушко. Тот стоял во главе солидной группы людей и манил к себе Лаптева.
— Иди, иди сюда, бегун!
Вытирая руки, обрадованный Лаптев подошел к Погремушке.
— А, Тарас Григорьевич! Как дела в литейке?
— Не знаю, как они там у нас, дела, — огорченно сказал Погремушко, — бо вот третий день хожу тут: это невеселое хозяйство принимаю.
— Как принимаете? — не понял Лаптев.
— То, что слухаете. Это все главный металлург, тот Шитов, болячка ему в бок. Причепился до директора: поставь на укрепление Погремушко, да и только. А сколько ж я буду укреплять, он, тот Шитов, подумал? Кузницу укреплял? Укреплял. Литейку укреплял? Укреплял. Теперь эту термичку укреплять заставляют.
Лаптев улыбнулся.
— Что это ты тут мудришь? Давай докладай! — уже требовательным, хозяйским тоном обратился к нему Погремушко.
Лаптев кратко рассказал новому начальнику цеха все, что следовало.
— А когда закончишь? — уже наседал Погремушко. — Через полмесяца? Не годится. Так вот, давай за неделю, чтобы ты у меня давал все конички годными, а то я из вас из обоих вместе с Шитовым душу выну. А это кто у тебя, така гарна дивчина? — обратил он внимание на Елену.
— Инженер Лялина, — сухо представилась та.
— Ну, як воно у вас получается, товарищ Лялина? — сделав вид, что не замечает ее тона, спросил Погремушко.
— Получится, не беспокойтесь. Вы позаботьтесь, чтобы поскорее трубу доставили, да зонты над печами принялись делать, — и неожиданно добавила: — а шутки шутить мы сами умеем.
— Ого, яка зубаста, — опешил Погремушко, трогаясь дальше вместе с комиссией по передаче цеха.
Лаптев подивился. А ведь и вправду, прямая, а иногда и резкая, Елена с ним, Лаптевым, всегда была мягка и приветлива. А в последнее время он стал замечать на себе долгие, задумчивые взгляды своей молодой помощницы, но приписывал это ее заботе об удаче опыта. Когда Погремушко скрылся, Елена обратилась к Лаптеву:
— Какой хороший дядька, правда, Тихон Петрович?
— Ты отгадала, Лена, — улыбнулся Лаптев, — он человек хороший.
— Вам, наверное, у них было лучше работать, спокойнее?
— Как тебе сказать, — задумался Лаптев. — Конечно, все привычное было, свое… Товарищи хорошо знали друг друга, доверяли, помогали один другому. Легче было. Спокойнее. Но, знаешь, мне что-то не очень нравится спокойная жизнь, — и внезапно добавил: — дома у меня куда как спокойно! Тишина! — иронически усмехнулся он. — Так мне иногда от той тишины бежать хочется.
— Почему? — не поняла Лялина.
— Нету никого, — кратко сказал Лаптев, хмурясь, — скучно.
Больше ни о чем спросить Елена не посмела. Только потом, когда они снова принялись за работу, она, сама того не замечая, старалась все время держаться поближе к Лаптеву. Желая облегчить ему работу, она подавала нужный инструмент, делала расчеты, размечала, советовала.
Лаптев не придавал этому особенного значения. Такое предупредительное отношение товарища по работе он считал обычным и принимал как должное. Однако незаметно в душе его стало появляться теплое и признательное чувство к своей помощнице.
Однажды, когда установка была уже почти готова к пуску, Лаптев как-то нерешительно и смущенно обратился к Елене:
— Лена, сходи, пожалуйста, в библиотеку, возьми там книжку по газовой механике. А вот эту сдай.
— Хорошо, — согласилась Елена.
Придя в библиотеку, она обратилась к библиотекарю:
— Возьмите, пожалуйста, вот эту книгу, а мне дайте «Газовую механику», — и назвала номер абонемента.
Услышав хорошо знакомый номер Лаптева, Надя удивленно и испытующе взглянула на Елену.
Стараясь ничем не выдать свое волнение, она с каким-то непонятным, щемящим чувством рассматривала Елену, ее открытое, энергичное лицо, смелые большие глаза, красивый прямой нос, решительный овал ярких губ.
— Что вы так на меня смотрите? — прямо спросила Елена, заметив взгляд Нади.
— Ничего, — смутилась Надя и, стараясь быть как можно спокойнее, спросила:
— «Газовую механику» на вас записать или на… этот абонемент? — замялась она, кивнув на карточку Лаптева, и голос ее слегка дрогнул.
Почуяв нетвердость в голосе Нади, Елена поставила это в связь с нежеланием Лаптева идти в библиотеку и поняла, что эта девушка имеет к Лаптеву какое-то отношение.
— Конечно, на Тихона Петровича, — сказала она решительно.
— Но ведь тут расписаться надо будет.
— Не беспокойтесь, я распишусь.
— Хорошо, — чуть слышно вздохнула Надя, записывая книгу в карточку Лаптева, — хорошо, я запишу.
И Елена с неясным торжеством в душе отметила, что эта всегда подобранная стройная девушка как-то разом сникла, погасла, произнося последние слова.
Приняв от нее книгу, Елена решительно повернулась и пошла к двери.
— Послушайте, — решилась Надя, когда Елена уже открывала дверь, чтобы уйти. — А почему… почему Тихон Петрович сам не пришел?
— Он не может, — остановилась Елена в дверях.
— Но почему?
— Ну, просто… просто ему некогда.
Только тут Елена взглянула на Надю и смутилась.
Большие, широко раскрытые Надины глаза глядели на нее прямо и настойчиво, требуя прямого, честного ответа.
— Мы переделываем установку.
— Для светлой закалки?
— Да, — удивилась Елена.