В глазах ее вставала пустая, мрачная комната, и там, на кровати, одинокий и страдающий лежит Лаптев и грустно думает о ней, — таком недобром друге, покинувшем его в трудную минуту.
И не жалость, другое, более сильное чувство заполнило сердце Нади.
Она уже не раздумывала над тем, любит она его или не любит, пара она или не пара ему, не думала о том, хорошо ли, плохо ли ей, девушке, первой придти к нему и все сказать.
Она понимала только, что ее место там, около него, что она не увидит больше в жизни ни счастья, ни покоя, если сейчас вот прямо не пойдет к нему и не скажет ему все о себе, о своей тоске, о своей любви.
И, не дожидаясь положенного часа, выбрав момент, когда зал опустел от посетителей, она закрыла библиотеку и смело направилась к дому, где жил Лаптев, в ту комнату, куда он раньше звал ее зайти хоть посмотреть и зайти куда она наотрез отказывалась.
Когда соседка по квартире открыла ей дверь, Надя быстро прошла мимо нее в комнату Лаптева.
Лаптев крепко спал.
Надя несколько секунд всматривалась в его черты, вдруг тоненько и совсем по-детски всхлипнула и, надломанно опустившись на стоящий у кровати стул, горько, навзрыд, расплакалась.
Были в этих слезах и досада за напрасно перенесенные волнения, и обида на него, не знавшего ничего о пережитых ею страданиях, и сожаление о чистенькой и уютной ее девичьей комнатке в призаводском поселке, комнатке, в которую она теперь уже больше не вернется и которую придется променять на вот это запыленное и чуть хмуроватое, как и ее обитатель, жилище.
И, с укоризной взглянув па его лицо, Надя решительно оглянулась, засучила рукава и хлопотливо принялась прибирать свою новую, теперь общую с Лаптевым, комнату.
Михаил Витальев
СЕКРЕТАРЬ СЕЛЬСКОГО РАЙКОМА
Очерк
Бурно надвигается на южноуральские степи весна. По утрам потрескивает ледок в лужицах, в полдень покрывается он тонким слоем мутноватой воды, но к вечеру снова берет морозец свое — одевает лужи тонкими слюдяными корочками.
Вот-вот прорвется на поля Увельки тепло, и тогда на них из края в край зазвучат разговоры и песни людей, басовитая скороговорка тракторов, весёлое поскрипывание сеялок. Запахнут сыроватые колки и прошлогодние травы бензином, дизельтопливом, маслами.
А пока еще рано сеять, рано вести в наступление трактора. Пока все силы должны быть отданы подготовке этого наступления. Как во всяком бою, успех наступления зависит от того, как подготовлены к нему люди и техника, командиры и рядовые.
На большой горушке, что возле центральной усадьбы Увельской МТС, стоит невысокий, стройный человек, жадно вдыхает сладковатые запахи подступающей сюда весны, пристально вглядывается узковатыми, покрасневшими от бессонницы глазами в затянутую туманом даль, шевелит губами, будто решает про себя трудную задачу.
— Да, плохо, — говорит он вслух, и его голубые глаза темнеют, начинают отсвечивать серым металлическим блеском. Он курит одну за другой сырые, неразмятые папиросы, комкает их, кидает на побуревшую, мокрую траву и, решительно повернувшись, идет к машине.
— К Прекрасному? — угадывает шофер.
— К нему.
И «Победа», разбрызгивая комья грязи, медленно выезжает на оплывающую жирную дорогу.
Может, три, а может, две недели оставалось до сева, когда область сняла с работы директора крупнейшей машинно-тракторной станции района Ивана Петровича Прекрасного. Прекрасный был снят безоговорочно и должен был пойти на низовую работу в другой район, где не корили бы его люди за ошибки, допущенные в Увельке.
А ошибки эти были серьезны и многочисленны. Тракторный парк станции даже наполовину не был готов к севу, прицепной сельскохозяйственный инвентарь находился бог его знает где — часть в колхозах, часть брошена на полях, — и никто в МТС как следует не занимался его ремонтом. И нетрудно догадаться, что дисциплина в МТС хромала на обе ноги, немало трактористов махнуло рукой на ремонт.
Молодой директор МТС Прекрасный метался от мастерских к колхозам, нервничал, кричал, подстегивал людей приказами, наказал чуть ли не половину трактористов, скрипел по ночам зубами от собственного бессилия, обходил стороной за много кварталов райком партии.
Недаром обходил. Чуть не на каждом пленуме райкома, чуть не на каждом активе, бюро, совещании били Ивана Петровича Прекрасного смертным боем, пламенно ругали за всякие срывы и провалы, и секретарь райкома, несколько недель тому назад уехавший на другую работу, говорил членам бюро:
— Не очень-то у нас прекрасный директор!
И члены бюро райкома, немножко поеживаясь от грубоватой шутки секретаря, в душе считали, что по существу дела секретарь-то прав.
И вот областное управление сельского хозяйства, резко сформулировав приказ, сняло с работы Ивана Петровича Прекрасного.
В тот же день, в который служебная почта донесла этот приказ до Увельки, новый секретарь райкома выехал в Челябинск. Пока черно-серая, сильно облинявшая «Эмка» тащилась по размякшей дороге в область, секретарь райкома успел основательно выспаться, выкурить пачку папирос и продумать добрый десяток очередных неотложных дел.
Придя в кабинет секретаря обкома, Николай Федорович не стал тратить времени на лишние разговоры и высказал свою просьбу:
— Приехал за Прекрасного заступаться. Помогите оставить его на месте.
Секретарь обкома посмотрел на невысокого человека в вылинявшем рабочем пиджаке и сказал как можно мягче:
— Не криво ли начинаешь, Николай Федорович?
Секретарь убежденно покачал головой:
— Нет. Не криво.
Тогда секретарь обкома обошел стол, усадил нового районного работника в мягкое кресло, сел рядом и, в нетерпении постукивая пальцами по коленям, распорядился:
— Ну, выкладывай, что там у тебя, товарищ Соколов.
И секретарь райкома «стал выкладывать». Он рассказал, что знает Ивана Петровича давно, еще с тех пор, как тот под началом у него, Соколова, работал главным агрономом машинно-тракторной станции, как хорошо показал себя тогда этот молодой человек, как горел он на работе и как любили его люди машинно-тракторной станции за молодое это, святое это горение.
— Что же с ним случилось в Увельке? — не вытерпел секретарь обкома.
— Случилось то, — продолжал Соколов, — что часто случается с энергичными, но малоопытными работниками. Что бы поговорить руководителям района с новым директором станции: где был, что делал, как представляешь себе новое дело? Ничего этого не сделали. Уцепились за какую-то ошибку Прекрасного, наказали. Потом еще раз наказали. Наказали да еще предупредили: «Не дорожишь ты партбилетом, товарищ Прекрасный». Ну, и сбили человека, заставили за многие дела хвататься, ничего до конца не доводить, приказами сыпать.
Соколов помолчал.
— Я вины с Прекрасного не снимаю. Не ребенок, своя взрослая голова на плечах. Но я убежден: при поддержке Иван Петрович будет отлично работать.
И заключил:
— Я прошу оставить его на старом месте и считать, что я несу за Прекрасного прямую личную ответственность. Еще я могу твердо обещать: за год МТС уйдет из числа худших. Это пока на первое время.
Секретарь обкома долго молчал, стучал пальцами по коленям, изредка бросал внимательные взгляды на Соколова, курил.
И секретарь райкома видел: не легко его старшему товарищу вот так — быстро — решить этот запутанный вопрос. Увельская МТС — одна из крупных опорных баз государства в области. От ее работы, от энергии ее людей, от умения и способностей ее руководителей в немалой степени зависит исход сельскохозяйственных работ в одном из крупных хлебных районов Южного Урала. А Иван Петрович Прекрасный? Что он за руководитель? Может ли он круто повернуть дело, задушить, убить худую свою славу, разросшуюся в Увельке, стать государственным деятелем, каким и надлежит быть директору машинно-тракторной станции?
Секретарь райкома напряженно вглядывался в лицо человека, на плечах которого лежала немалая ответственность за судьбу сельского хозяйства области, за уровень его кадров, за его успехи и провалы.