Как будто ничто не изменилось: так же равномерно работает завод, так же собираются и сходят с конвейера грузовики. Но каждый из присутствующих здесь литейщиков ясно чувствует, какая большая и тяжелая ошибка произошла. Ошибка, которая может нарушить ритм работы завода: ведь здесь все связано друг с другом. Промах, допущенный на одном участке, рано или поздно даст себя знать на всех последующих переделах. И виноваты будут в этом они, литейщики!
Семин молча всматривается в Зубова, точно пытаясь определить, как глубоко осознал этот человек всю недопустимость совершенной ошибки.
— После смены вместе с Шевчуком зайдете ко мне… Трубеев! Докладывайте!
— 450 поршневых колец ушло в брак, — с равнодушным видом говорит мастер участка поршневых колец Трубеев.
— В чем дело?
— Причины те же, что и вчера. Рабочие…
— Рабочие? А вы вывесили хотя бы один плакат, разоблачающий бракодела? Показали хотя бы одного передовика?
— Не поможет это, Петр Васильевич, — пожимает плечами Трубеев.
— Я не первый год работаю в литейной и не помню такого случая, чтобы наглядная агитация не помогла в работе. Надо поднимать людей. Вы разъяснили рабочим, куда будут отправляться поршневые кольца? Сказали им, что мы выполняем важный заказ для сельского хозяйства?
— Художник все время занят, Петр Васильевич. Что я могу поделать?
— Поделать вы что-нибудь смогли бы, если бы не были так равнодушны к делу. Почему вы так спокойны? Заваливаете дело, и — безмятежное спокойствие. Вы имеете представление, что сейчас делается в сельском хозяйстве? Я вот вчера был в подшефном колхозе — видел, знаю. Может быть, и вас туда послать? Объясните там комбайнерам, как можно работать без поршневых колец. Научите их, как к этому делу мочалку приспособить. Они вам…
И снова Семин вглядывается в Трубеева, словно пытаясь увидеть в нем искорку трудового подъема, из которой должно разгореться пламя трудового воодушевления, без которого немыслим советский руководитель.
— Я понял, Петр Васильевич, — говорит Трубеев, и по хрипоте в голосе можно судить о степени его волнения.
— Несколько слов о работе цеха, товарищи, — говорит Семин. — При всех наших недостатках мы имеем с начала месяца такие показатели: очистники идут на уровне 110 процентов плана, плавильщики и формовщики на уровне 104—105 процентов. Показатели были бы значительно выше, если бы нам удалось снизить брак. Борьба за качество должна продолжаться энергичнее. Беда в том, что мы еще не подняли на это дело весь коллектив целиком. Слабо показываем мы работу передовиков, мало плакатов. Я не требую, чтобы в цехе устраивалась Третьяковская галерея, но коллектив должен знать своих лучших товарищей. Мы еще недостаточно поощряем людей. У вас есть «фонд мастера» — возьмите его в свои руки, будьте хозяевами, отмечайте лучших. Наше дело — организация.
Он оглядывает всех и спрашивает:
— На сегодня нет нерешенных вопросов? Все, товарищи!
Кабинет быстро пустеет.
Такие «площадки брака» проводятся в третьей литейной ежедневно на протяжении ряда лет в точно установленное время — ровно в 4 часа дня. Они позволяют быстро и оперативно решать текущие вопросы работы цеха, главным образом вопросы качества продукции. Их деловое значение бесспорно.
Но, помимо делового значения, они играют большую воспитательную роль, служат живой предметной школой для руководящего состава цеха. Последнее целиком зависит от умения их проводить, и литейщики в один голос утверждают, что в этом начальник цеха Семин показал себя непревзойденным мастером. На проводимых им «площадках» всегда интересно, всегда можно чему-нибудь поучиться, извлечь уроки, «намотать на ус».
Мы разговаривали со многими литейщиками, стараясь выяснить, в чем особенность и сильная сторона его руководства цехом и людьми. Одни утверждали, что сила Семина в том, что он сам — очень опытный литейщик, познавший производство с самых его азов, что он отлично знает дело, сразу может в нем разобраться, найти правильный выход.
Другие говорили, что особенность семинского стиля руководства заключается в том, что он умеет разговаривать с людьми, найти к каждому подход, умеет поднять настроение. Он уважает людей. Порой он очень остро и едко высмеивает их недостатки, критикует весьма чувствительно, но никогда не переходит границ, никогда не позволяет себе унизить человеческое достоинство. Цель его критики одна — помочь работнику лучше увидеть свои недостатки, хорошо осознать их и мобилизовать себя на их преодоление.
Все это, безусловно, так. Но главным, пожалуй, в его стиле руководства является то, что он с большой политической широтой осмысливает любое явление производственной жизни. Труд каждого литейщика он рассматривает как частицу, входящую составной частью в великий труд советского народа. Он умеет находить большое, государственное значение каждого большого и малого явления производственной жизни и поступка отдельного человека.