Входит Василий.
В а с и л и й. Прибыл, товарищ директор.
Ф у р е г о в (встретил Василия почти у дверей, здоровается с ним, усаживает в кресло возле своего стола и сам садится напротив). Гвардия моя стахановская… Как работается, рассказывай.
В а с и л и й. Ничего, в основном, нормально, Николай Порфирьевич.
Ф у р е г о в. В основном, говоришь? Значит, что-то не того?
В а с и л и й. Воздух зажимает, Николай Порфирьевич. Последние дни — не больше трех-четырех атмосфер.
Ф у р е г о в. Вот лодыри! Сколько раз я говорил… (Снимает телефонную трубку.) Дайте компрессорную… Товарищ Мазайкин? Тебя-то мне и нужно, дружище. Когда вы перестанете зажимать воздух для Северной? Что? Опять объективные причины?! Судить буду, Мазайкин… Что? Ну, посмотрю, посмотрю. (Кладет трубку.) Ну вот и накачал.
В а с и л и й. Не больше, как на неделю. Опять выдохнется.
Ф у р е г о в. А вот мы разберемся. (Записывает у себя в памятке.) Ну, а скажи-ка ты мне, Василий Максимович, как ты относишься к этой машине, что брат соорудил?
В а с и л и й. Как вам сказать… Рискованная штука…
Ф у р е г о в. Слышите, Владислав Сергеевич?
Б е з у г л ы й. Слышу, слышу.
В а с и л и й. Да еще, откровенно вам скажу, если бы это в Москве сделали, конструктор какой-нибудь известный, а то ведь брат меньшой Ильюшка. Институт закончить не успел, а уже торопится в изобретатели.
Б е з у г л ы й (смеется). Действительно.
Ф у р е г о в. Да он же не один, а с Никоновым.
Б е з у г л ы й. Но идея-то — его!
В а с и л и й. Ну, это я так, шутки ради. Реальная ли вещь — вот о чем думать надо.
Звонок телефона.
Ф у р е г о в (в телефон). Фурегов… Кто? По какому делу? А-а, понятно… (Соображает, с улыбкой косится на Василия.) Давай-ка, заходи сейчас… (Опускает трубку.) Ну, Василий Максимович, так что же еще неладно?
В а с и л и й (мнется). Есть кое-что…
Ф у р е г о в. Смелей, смелей. Ты ж меня знаешь: всегда выслушаю и помогу. Скажи-ка, когда я тебе обещал, а не помог?
В а с и л и й. Не было таких случаев, Николай Порфирьевич.
Ф у р е г о в. Ну, вот… У меня, браток, у самого рабочая закваска. С обушка начинал. (Безуглому.) Я, между прочим, здешний. Мы здесь в двадцать первом году вместе с его отцом, Максимом Буториным, после беляков шахты восстанавливали. Сняли шинелки, да в забой… Он, Максим, и в горняки меня вывел. Оно уже после — и высшее техническое образование, и все прочее, а десять лет чисто рабочего стажа.
Б е з у г л ы й. Ощущается. В положительном смысле.
Ф у р е г о в. Все твои нужды, Василий Максимыч, знаю насквозь и даже глубже. (Хохочет.) Вот мнешься, а я уже чувствую, что у тебя на душе наболело.
В а с и л и й. Может, и чувствуете, Николай Порфирьевич… очень даже возможно…
Ф у р е г о в. Обижаешься ведь, а? На начальство обижаешься?!
В а с и л и й. Как в воду глядели, Николай Порфирьевич.
Ф у р е г о в (довольный, смеется). Насквозь вижу. (Серьезно.) Говори.
В а с и л и й. Заботы не замечаю, товарищ директор. Все ж, как никак, а меня и в Москве знают… А тут перестают отличать. Решил я месяц-другой рубануть, что называется, на всю катушку. Говорю с начальником шахты. А мне: инструмент — как для всех, забой готовят — тоже как для всех. А я так понимаю: если ты настоящий, заслуженный стахановец — тебе и внимание особое… Работай на благо родины. Бей свои же рекорды. Гони вперед, что бы и рудник тобою гордился, и сам в шахту шел… как на первомайскую демонстрацию.
Входит секретарь.
С е к р е т а р ь. Проходчик Илья Буторин. Говорит, что вы по телефону…
Ф у р е г о в. Да, да, пускай войдет. (Секретарь выходит.)
Б е з у г л ы й (потирая руки). Ситуация…
Входит Илья.
Ф у р е г о в (встречает Илью так же вежливо, как и Василия, не более сдержанно и даже суховато). Прошу, Илья Максимович, прошу. (Здоровается с Ильей за руку.) Здесь у тебя родственная встреча.
И л ь я. Вижу.
В а с и л и й (встает). Так у меня, собственно, больше ничего…
Ф у р е г о в. Сиди, сиди, Василий Максимович. Надеюсь, брат секреты свои от тебя не прячет. (Василий садится.)
В а с и л и й. А я, признаться, в них не особенно и нуждаюсь. О своем деле голова болит.