Заливочный кран держал навесу огромный ковш с чугуном, наклоняя его к жолобу, оранжевый поток чугуна был окружен ореолом пляшущих искр. У другой печи шла завалка. Стальной хобот завалочной машины легко захватывал мульду, наполненную шихтой, и, опорожнив ее в печи, как бы спешил избавиться от языков пламени, охвативших его со всех сторон. Печные бригады точными, размеренными движениями бросали в печь заправочные материалы, а мастера, приложив к глазам синие стекла, пытливо смотрели, как бурлит стальное месиво в мартеновской печи.
Звон колокола завалочной машины, шум мостового крана, сигнал паровоза, гул печей, шелест лопат — все это сливается в могучую музыку труда. Среди всего этого шума, каскада искр и яркого света, вырывающегося иногда из завалочных окон, человека не сразу заметишь. Но настоящий хозяин здесь все-таки он — человек, и ему, его размеренным четким движениям, его воле подчиняется здесь все кругом.
Батиев подошел к будке мартеновской печи в то время, когда бригада Владимира Захарова начала самую ответственную операцию — доводку плавки. Невысокий, коренастый, крепкий, он стоял у завалочного окна и напряженно всматривался в глазок, похожий на яркую звезду на темном небе.
— Ваня! — крикнул он подручному Акимочкину, — узнай анализ. Что они там в лаборатории мешкают?
Акимочкин подбежал к телефону и звонким голосом, нараспев быстро заговорил:
— Девушки, девушки, четвертая говорит, как там анализ пробы? Быстрее, очень прошу быстрее. Кремний? Углерод? Марганец? Спасибо! — и с сияющим лицом побежал к сталевару.
— В норме, — говорит он на ходу, — в норме, Володя.
Захаров снял фуражку, вытер пот со лба, провел пальцами руки по слипшимся светлым волосам и пошел навстречу мастеру блока Корчагину.
— Начну доводить, — говорит сталевар, — на три часа раньше графика идем, Алеша, понимаешь, на три часа. Хочу за 11 часов 30 минут плавку сварить.
— Это что же, еще тридцать минут скинул?
— Да!
Мастер молча направляется к печи и с напряженным вниманием изучает каждый уголок огнеупорной утробы, в которой вместе с кипящей сталью беснуется огненный вихрь раскаленных газов. Потом с удовлетворением отходит в сторону:
— Давай!
Доводка велась энергично. Увлеченный быстрым темпом работы бригады, Батиев не заметил, как прошло время. «Как красиво работают», — восхищался он, наблюдая, как четко и быстро трудилась бригада.
Подручный, сталевара подошел к доске, на которой был расчерчен график длительности плавки, и в графе «доводка» рядом с надписью «по графику 3-55» написал мелом: «фактически 1-40». Начали подходить рабочие заступающей смены и, посмотрев на доску показателей, с восхищением восклицали:
— Вот это так, дали жару!
— Ну и захаровцы!
У всех собравшихся у печи нарастало чувство огромного нетерпения, и каждый с волнением смотрел на стрелки часов, приближающихся к цифре 12.
Подручные начали разделку летки, и все перешли на площадку разливочного пролета, чтобы посмотреть на выдачу плавки.
— Эй, Захаров, — кричит старший разливщик сталевару, — говорят рекордную плавишь?
— Стараюсь…
— Ну, давай, давай новорожденную…
— Получай, скоростную, — говорит Захаров, и в эту минуту из летки с шумом вырывается ослепительно яркая струя стали и потоком устремляется в ковш. Весь разливочный пролет до самых фонарей на крыше озарен светом, словно солнце вышло из-за туч и бросило все свои лучи в окна мартеновского цеха. Захаров несколько минут наблюдает за течением металла, а потом, увидев Батиева, довольный, радостный подошел к нему:
— Комсомол рапортует, — говорит он и шутливо прикладывает руку к козырьку, — 300-тонная плавка сварена за 11 часов 27 минут.
Какой-то паренек тут же у печи дописал цветным карандашом в листовку-«молнию» время выдачи скоростной плавки и прикрепил ее к доске:
«Слава сталеварам-скоростникам — Захарову, Корчагину, Зинурову, — сварившим скоростную 300-тонную плавку за 11 часов 27 минут. Желаем молодым стахановцам новых успехов в труде!»
Вокруг листовки собрались и сталевары заступающей смены. Сменщик Захарова, коммунист Гаврин, протягивает руку другу: