Владимир Захаров вынул записную книжку.
— Вот, товарищи, наши первые результаты. За полтора месяца экономия составила 200 тысяч рублей. За последние полмесяца мы дали 1200 тонн стали сверх задания. Съем против нормы увеличился на 1,5 тонны...
Итоги были неплохие. Но разговор, горячий, с душой, был меньше всего об этом. Говорили о том, что надо сделать каждому дальше. Ряд мыслей подсказали начальник цеха и парторг.
Провожая друзей, хозяин дома, Мухамед Зинуров, приподнято говорил:
— Сегодня поговорили, завтра будем действовать...
В другой раз собрались на квартире у Захарова. Поговорили о делах. Потом решили вместе прочесть опубликованный в местной газете отрывок о сталеварах из нового романа В. Попова.
Яркий рассказ о борьбе за скоростные плавки, о том, как развертывалось соревнование и в ходе его росли люди, преодолевались трудности, захватил всех.
Владимир читал:
«...В кабинете Макарова собрались все сталевары, свободные от работы. Василий Николаевич лукаво посматривал на их лица. Пермяков сидит грустный. Чечулин насупил густые, сросшиеся брови. Шатилов спокоен, но спокойствие это явно напускное.
— Что же это получается, старики, — наконец произносит Макаров. — Становится к печи юноша девятнадцати лет и утирает всем вам нос. За него я рад, но за вас всех, простите за прямоту, стыдно. Собрал вас учиться у Смирнова Ивана Трифоновича. Ему и слово.
Смирнов выступает впервые за свою короткую жизнь. Он встает красный, словно только что от печи, долго молчит, совершенно не зная, куда девать руки, то засунет их в карманы, то вынет, — и вдруг спасение... берет протянутую Макаровым папиросу, но держит ее, не закуривая. Одной руке нашлось дело, с другой легче справиться....»
Тут Владимир вдруг остановился и невольно взглянул на Семенова. Пододвинул было снова газету, но Иван легким жестом удержал его.
— Догадываюсь, чего остановился. Себя узнал?..
Захаров улыбнулся, кивнул головой: да!
В эти короткие минуты отчетливо вспомнилось, как и он переживал свое первое выступление на производственном совещании в цехе. Его попросили рассказать, каким образом ему удается варить плавки быстро и всегда по заказу. Так же не знал, куда деть руки, а мысли, которые так как будто бы отчетливо сложились, в первый миг внезапно вылетели из головы...
А можно вспомнить и другое, уже более позднее. Погожий майский день нынешнего года. Горно-металлургический институт. Большое собрание научных работников и инженеров. И на трибуне он — сталевар Захаров. Делает доклад об опыте скоростного сталеварения. Изложенный с глубоким знанием дела, с всесторонним освещением личного опыта и опыта своих товарищей, доклад был выслушан с большим вниманием, вызвал активное обсуждение.
Или взять совещание лучших стахановцев промышленности Южного Урала, состоявшееся нынешним летом в Челябинске. Здесь среди прославленных людей, таких, как златоустовский сталевар депутат Верховного Совета СССР В. Амосов, коркинский горняк Герой Социалистического Труда Н. Панарин, зуборезчица автозавода лауреат Сталинской премии Н. Назарова, технолог тракторного завода лауреат Сталинской премии А. Иванов, и многих других, В. Захаров, представлявший армию магнитогорских металлургов, чувствовал себя совершенно спокойно, уверенно.
Скромно и деловито говорил он о стахановских делах коллектива своего цеха, о своей собственной работе. Его слушали с интересом. А одна мысль, подчеркнутая не раз, вызвала особенное одобрение.
— Сталевары нашей печи, — говорил Захаров, — сами стараются работать хорошо и вместе с тем добиваются, чтобы каждый в цеховом коллективе не застаивался на месте. Мы всячески помогаем в более широком развитии социалистического соревнования, рассказывая о государственном значении скоростных методов борьбы за экономию и бережливость во всем, за лучшее использование каждой мартеновской печи. Стараемся на практике показать, что каждый должен и может работать еще лучше, что скоростники не нуждаются в каких-либо искусственных условиях. Мы говорим: все могут и должны быть скоростниками!..
— Довольно, Володя, думать. Читай дальше. Интересно, как там дело обернется.
Захаров придвинул к себе газету.
— Ну, слушайте. Сейчас Смирнов начинает свою речь.
«... — Дорогие учителя мои, — наконец произносит он глухо. — Мне нечего рассказать вам, потому что все вы знаете сами и гораздо лучше меня. Только знаете вы многое хорошее порознь, а я взял все лучшее у вас и соединил вместе. Отверстие я закрывал по-шатиловски, завалку вел по-чечулински, плавлю по-цыгановски (есть такой сталевар в первом мартене), шлаковый режим держу так, как учил меня Пермяков Иван Петрович. И если вы все это друг другу расскажете и покажете, ваши плавки пойдут еще скорее, чем мои. Вот и все».