Читали долго. Разбирали по пунктам. Больше судили, те пункты, где говорилось, что предоставляется на усмотрение Румянцева и Кириллова. То были: постройка крепостей для оцепления Башкирии.
Договорились: с Сибирской стороны Башкирии, в Зауралье выстроить ряд крепостей по реке Миассу, у озёр Чебаркуль, Уклы-Карагайского, Иткуль и у других, где явится необходимость. Строить их решено с поспешностью, немедля.
Василий Никитич Татищев торопился с постройкой крепостей в Зауралье. В Теченское, к полковнику Арсеньеву, выслал геодезиста Шишкова с повелением немедленно приступить к постройке крепостей у Чебаркуль-озера и по реке Миассу.
Вспомнили о Степане Кузнецове. Перерыли все бумаги, но следов его на нашли.
Василий Никитич сердился — Кузнецов нужный человек.
Однажды наткнулись на сенатский запрос о постройке русской слободы у Чебаркуль-озера. Из него узнали, что Кузнецов в Тобольске, содержится под стражей до разрешения вопроса о постройке.
Доложили Татищеву. Повеселел Василий Никитич. Повелел: немедля писать в Сибирскую губернскую канцелярию о высылке Кузнецова по самонужнейшему делу… Колодника Степана представили Татищеву.
Василий Никитич посмотрел на Кузнецова.
— Колодки снять… Сводить в баню. Добро покормить. Одёжу сменить на добрую. Потом — ко мне, — распорядился Татищев.
В торговой бане Степан мылся вместе с женщинами. Так заведено. Бойкая молодайка посмеялась над худобой Степана.
— Батюшки-светы! И в чём только душа-то теплится!.. Косточки одни, христовые. Ну и баба же у тебя, вишь, всю кровь-то высосала…
А когда вышел из бани, подали ему чистое бельё и одежду. С опаской посматривал Степан, но оделся. Шаровары, сапоги на ногах, новая войлочная шляпа, — не верится!
Когда пришёл Кузнецов к Татищеву, бухнул в ноги.
— Премного благодарствуем, родной наш батюшка, Василий Никитич, за доброту вашу к рабам своим…
— Ну… ну, будет… Вставай… — поднял его улыбающийся, добродушно настроенный Василий Никитич. — Садись, посудим о мирских делах. Расскажи о своём деле, как в колодки попал.
И Степан поведал всю историю челобитной о постройке слободы у Чебаркуль-озера.
Внимательно выслушал Василий Никитич. Встал, походил намного, подумал, а потом подошёл к Степану, похлопал его по плечу и оказал задушевно:
— Ну, вот и вышло по-вашему, по-мирскому. Крепости строить будем. Поможем. А ты будешь охочих людей кликать.
Провожая Кузнецова, Василий Никитич наказывал:
— Велено тебе дать доброго коня. Прихвати солдата, в канцелярии возьми прочётный указ и — с богом!.. Кличь, Степан, охотников селиться по крепостям. Кто противиться будет из начальства, жалуйся мне. Ну, с богом!
Татищев вызвал к себе писаря и приказал:
— Написать указ в контору судных и земских дел и повелеть объявить в Крутихинском, Каменском и Екатеринбургском дистриктах, что ежели кто охоту имеет на Исецком озере, по Синаре вверх, у Чебаркуль-озера и от Чебаркуля в Тече, расстоянием не далее тридцать вёрст, и в других удобных местах селиться, те о себе немедленно объявили, каждый в своей команде, в которых их записывать и сколько семей, и в которых местах похотят селиться, прислать ведомости немедля. А доверенному Степану Кузнецову препятствий не чинить.
Весна 1736 года. По башкирским аймакам разъезжали кильмяк-абызовские доверенные с призывом итти в поход на русские селения. Кильмяк-Абыз призывал отомстить за казни, пытки, за поруганную честь жёнок и дочерей, поднятых на защиту вольности. В его прельстительных письмах предлагалось штрафных лошадей не давать, строящиеся городки уничтожать, русских людей убивать, а селения их сжигать.
Башкиры готовились к схваткам. Они отгоняли скот в долины южноуральских гор. Аулы пустовали. Семьи укрывались в ущельях гор и в пещерах. Группы всадников объединялись в крупные отряды. Начинались набеги на пограничные сибирские слободы и деревушки.
Южный Урал и Зауралье окутались дымом пожарищ. Горели русские деревни, посёлки, выселки, башкирские аймаки, юрты, скирды хлебов. В панике метались в лесных трущобах звери, улетали птицы… В страхе метались люди. Башкиры были беспощадны к русским и их союзникам, а карательные отряды русских суровы и жестоки к башкирам.
Русские женщины с подростками, младенцами и стариками отсиживались за крепостными стенами острогов и слобод. А там, где не было укреплений, люди наспех окапывались рвами, огораживались рогатками, надолбами, Обводили селения тынами и, бревенчатыми стенами. Люди бросали свои насиженные гнёзда и бежали под защиту пушек.
Мирная крестьянская жизнь оборвалась разом. Крестьянские поля не засевались.
Тевкелев и Татищев слали грозные приказы: всех, кто может носить оружие, мобилизовать, создать крестьянские вооружённые отряды, повсюду выставить караулы, построить маяки, быть настраже и готовыми в любую минуту выступить в боевые походы. По рекам Исети, Тоболу, Миассу выставленные караулы должны были зорко наблюдать за башкирами и отвращать объединения их с казахами. Казахи тоже были неспокойны. Их отряды подбегали под Далматов монастырь. Зорили деревни монастырской вотчины.
Татищев повелел для защиты от башкирцев-изменников призвать на службу оружных, обретающихся в сибирских слободках и Уральских горах, служилых татар, черемисов, чувашей, вотяков и мещеряков,
«Чтобы им всем, годным, в службе быть в том же походе, а которые не будут, те причтены будут за воров-изменников», —
говорилось строго в прочётном указе.
Этим служилым предлагалось съехаться в Багарякской слободе «в скорости», и быть также готовыми к походу.
Начальство хмурое, сердитое. Заваруха великая. Как её утишить — ума не приложить. Во всём остановка и казне великий убыток. Крепости строили поспешно. В конце апреля полковник Арсеньев сообщил Татищеву, что крепость у Чебаркуль-озера построил и вышел строить «в самонужнейших местах» по реке Миассу.
Мятежный пожар полыхал на Южном Урале и в Зауралье. Горному начальнику Татищеву пришлось распорядиться о прекращении работ на казённых заводах. А работных людей, приписных крестьян Каменского, Екатеринбургского и Крутихинского дистриктов, он снял с заводов и направил на охрану пограничных с Башкирией владений заводского ведомства.
Три роты сибирских драгун выступили в поход из только что построенной Миасской крепости.
Стояло жаркое лето.
Отряд растянулся чёрной лентой. По беспокойному времени у драгун ружья заряжены, а фитили зажжены. Отряд передвигался вверх по течению реки Миасс по пустырям, лесным перелескам, огибая болота и озёра.
Полковник Арсеньев ехал молча. Не раз он ходил в таёжные южноуральские горы на башкир. Бродил с отрядами по широким степным просторам в погоне за казахами, бил турок. И во всех походах с честью выполнял боевые задания.
Перевалив увал, отряд вступил в густой березняк. На этот раз объехать его, не потеряв из поля зрения реки, не было возможности. Преодолевая трущобы, выбирая удобные для проезда места, отряд углубился в лес. В зарослях лесной чащи путь преградил неглубокий журчащий ручеёк с ключевой водой. Драгуны проехали. Пушкарям пришлось тяжелее. Обозники застряли. Перегруженные телеги вязли в растоптанном русле ручья. У лошадей нехватало сил. На помощь бросались драгуны. Не раздеваясь, шагали в воду, вязли в тине. Натужились. Пыхтели. Били коней. А возы не поддавались.
Майор Павлуцкий выругался:
— Лодыри, сколько лесу…
Драгуны рассыпались. Застучали топоры. Повалились молодые берёзки. Навалили чащи. Обоз прошёл. Вскоре лес отступил, образуя поляну. Отсюда была видна река. Полковник подъехал к круто обрывавшемуся берегу. Внизу лежала тихая, полноводная река. Река в верхнем течении раздваивалась, образуя приток-курью, за которым лежал высокий, холмистый берег, а дальше шли широкие, степные просторы. Лишь где-то далеко на горизонте виднелись небольшие рощицы леса. Между курьей и крутоскатом, на котором стоял Арсеньев, лежала пойма, поросшая травой, кустарником, а рядом из воды выступал остров, поражавший густой, непроходимой берёзовой рощей. Стая грачей кружилась над ним. Миасс, повернув круто за островом, как раз в том месте, где впадал в него безымённый ручей, только что принесший немало неприятностей обозникам, терялся в заросших кустарником берегах.