Южный Урал, № 11

Южный Урал, № 11

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ, ПУБЛИЦИСТИКА

Яков Вохменцев ТРУДОМ КРЕПИМ СВОЮ ДЕРЖАВУ

Трудиться в честь родной Державы,
Быть созидателем всегда —
Нет выше доблести и славы,
Нет благороднее труда.
Мы славим день, когда впервые
Стал труд владыкою страны,
И все победы боевые
У нас трудом закреплены.
Нигде сегодня не найдете
Искусней рук, точнее глаз, —
Не зря и жизни и работе
Полмира учится у нас.
Взгляни на стройку Сталинграда,
На стройки все в родном краю, —
Мы оборудуем, как надо,
Страну огромную свою.
Трудом крепим свою Державу
У всей планеты на виду.
На это взято нами право
Еще в семнадцатом году.
Лишь мирный труд у нас в почете —
О людях судим по делам.
Чем выше скорости в работе,
Тем коммунизм виднее нам.
Вот почему и темпы эти,
И светлый путь моей страны
Теперь страшней всего на свете
Для поджигателей войны.
Они, быть может, черной тучей
Сюда бы ринулись давно,
Да знают, что на этот случай
Здесь кое-что припасено.
Наш мирный труд сильней, чем войны.
Цвети, Советская страна!
Мы за историю спокойны —
На нас работает она.

Александр Гольдберг ОТ ВСЕГО СЕРДЦА

Благодарим тебя за счастье наше,
За трудный путь, за доблесть и бесстрашье.

За то, что благородный подвиг твой
Стал радостью и гордостью людской.

Благодарим тебя за каждый шаг твой,
За каждый день великого труда,
За то, что над Кремлем, заводом, шахтой
Горит пятиконечная звезда.

Твои живые, ясные решенья
Мы с радостью читаем всякий раз.
В них видятся гранитные ступени —
К вершине счастья —
Каждому из нас.

С тобою отстояли мы Отчизну,
С тобой ее лелеем и растим,
С тобой стоим на страже мирной жизни,
Уверенно в грядущее глядим.

Из года в год пример твой величавый
Нас окрыляет на посту любом.
Понятья чести, доблести и славы —
В неповторимом имени твоем.

Как солнце от лучей неотделимо,
А молодые всходы от весны,
Так от тебя и мы неотделимы
Под знаменем твоим непобедимым,
Коммунистическая партия страны.

Георгий Даниленко ТАЙНА БУЛАТА Пьеса в четырех актах, семи картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Действие происходит в Златоусте и Петербурге в конце тридцатых годов прошлого века.

А н о с о в  П а в е л  П е т р о в и ч, создатель булата, 30 лет.

Ч е л н о к о в  М и х а и л  Н и к и т и ч, декабрист, князь, 40 лет.

Ш в е ц о в  Н и к о л а й  Н и к о л а е в и ч, мастер по булатам, 30 лет.

П е т у х о в  К у з ь м а  М и р о н о в и ч, подмастерье, 45 лет.

Ж б а н о в  П е т р  А р х и п о в и ч, подмастерье, 40 лет.

Я к о в  К а р а с ь, бродяга, 50 лет.

К а л м ы к о в  И в а н  И в а н о в и ч, директор ружейной фабрики, 50 лет.

Ч и ж о в  Н и л  Г а в р и л о в и ч, секретарь директора фабрики, 35 лет.

Е л и з а в е т а  Ф е д о р о в н а, жена Калмыкова, 40 лет.

Е в г е н и я  Н и к о л а е в н а, племянница Калмыкова, 22-х лет.

А л е к с а н д р, инженер, брат Евгении Николаевны, 30 лет.

Ш м а у с  Г а н с  Ф р а н ц е в и ч, инженер, 35 лет.

М а ш а, горничная Калмыкова, 25 лет.

К а н к р и н  Е г о р  Ф р а н ц е в и ч, министр финансов, 50 лет.

М о р и с с о н, представитель английской фирмы.

З и л ь б е р г, представитель германской фирмы.

М е д в е д е в, профессор горного корпуса, 60 лет.

А н д р е й  П а в л о в и ч, князь, главный начальник группы горных заводов Уральского хребта, 45 лет.

Ю р и й, офицер, адъютант министра.

АКТ ПЕРВЫЙ

Картина первая

Гостиная Калмыкова.

М а ш а (глядя в окно). Хорошо на улице — зелень кругом, птицы поют… Эх, если бы мне крылья: улетела бы к Николушке. И когда он придет? (Выглядывает в окно, мечтательно.) Коленька! Николушка! (Положив тряпку на окно, гадает на пальцах, зажмурив глаза.) Придет — не придет?

С пакетом в руке входит Чижов. Подкравшись, он быстро хватает Машу и целует. Маша приняла Чижова за Швецова, улыбнулась и склонилась к Чижову. Быстро вывернулась.

М а ш а. А-а!.. (Отскочив). Тьфу! (Хватает с окна тряпку, замахивается.)

Ч и ж о в. Маша, я любя, от души и сердца.

М а ш а. Уйдите со своим сердцем! Сейчас закричу и пожалуюсь барыне.

Ч и ж о в. Ты что, совсем одурела? Эх, Маша, от счастья своего бежишь!

М а ш а (затыкает уши). Не хочу слушать! (Наступая). Уйдите, чтобы глаза мои вас не видели.

Ч и ж о в. Совсем одурела. Ну, мне к князю…

М а ш а. Не смейте входить. Спит еще князь.

Ч и ж о в. А в этом ты мне не указ. (Проходит за портьеру).

М а ш а. Обирает работных людей и хвастается своим богатством. Управы нет на тебя. Черт постылый! (Обмахивает тряпкой мебель). Эх, жизнь… Уехать бы в деревню хлеб убирать и сено косить: как ни трудно, а все посвободнее.

Ш в е ц о в (заглядывает в окно). Маша, Машенька!

М а ш а (бросив на пол тряпку). Николушка, родной мой! (Бежит к нему.) Весь вечер и утро жду. (Швецов целует Машу.)

Ш в е ц о в. Что невеселая, Маша?

М а ш а. Нил у барыни откупить меня хочет, Николушка.

Ш в е ц о в. Вот гнида! Ты с Евгенией Николаевной приехала, — она только и может тобой распорядиться. А Евгения Николаевна, похоже, в большой дружбе с Павлом Петровичем. Я часто на лодке их катаю по пруду. От них и ждать помощи нам.

М а ш а. Эх, ничего-то ты не знаешь, Николушка. Уговорила барыня барина, чтоб Павла Петровича спровадить на Артинский завод, а для Евгении Николаевны облюбовала барыня Шмауса.

Ш в е ц о в. Не должно бы быть…

М а ш а. Своими ушами слышала. Уйти бы вам в горы к башкирам. Люди они добрые, а руки у нас крепкие — проживем.

Ш в е ц о в. Мы дело такое затеяли… Нельзя, Машенька. Вчера князь с Павлом Петровичем разговор вели о воле. Может, объявит царь волю, тогда мы без всяких помех сойдемся.

Со второго этажа спускается Елизавета Федоровна. Швецов спрыгивает в сад и скрывается. Маша уходит за портьеру. Входит Челноков, целует руку Елизавете Федоровне.

Е л и з а в е т а  Ф е д о р о в н а. Как отдыхали, князь? Может, сны видели? На новом месте сны, говорят, сбываются. Присаживайтесь.

Ч е л н о к о в. Спасибо. Отдохнул великолепно. А снов не помню, не видел.

Е л и з а в е т а  Ф е д о р о в н а. Вы рано просыпаетесь, Михаил Никитич, и поздно ложитесь, так ведь здоровье можно разрушить. У нас слуги и те спят позже. А немцы и не просыпаются в это время.

Ч е л н о к о в. Прошу прощения за ранний визит: кавказская привычка.