Гайконарезной станок когда-то был автоматом: заготовки гаек засыпали в бункер — подобие ящика, — они по движущейся цепочке сами поступали в станок, и там метчик[1] нарезал внутри отверстия гайки серебристую правую резьбу. Когда в годы войны станок привезли на Урал, вся его автоматика, — так назывался бункер с устройством, подающим гайки в станок, — оказалась неисправной. Станок стали использовать как полуавтомат. Около него сидела работница и одну за другой вставляла гайки в узкую щель. Но работница не могла вставлять гайки так быстро, как это делала автоматика. Обычно работница пропускала один ход станка и вставляла гайку через ход. Таким образом, станок обрабатывал гаек вдвое меньше, чем мог.
Понятно, что Ганееву это не нравилось. Гаек с левой резьбой выпускали мало, из-за них часто происходили не очень-то приятные разговоры со сборщиками автомобилей. Наладчик давно подумывал о том, что надо восстановить автоматику, но не решался браться за такое дело: чувствовал, что маловато знаний. Теперь, окрыленный своей удачей в Златоусте, он осмелел и решился. Ведь он уже не ученик 10 класса вечерней школы, а студент-заочник политехнического института. Это обязывает браться за дела более сложные, чем простая наладка станков.
Работа по восстановлению автоматики оказалась, как и думал Ганеев, не простой: часть деталей была утеряна, другая — износилась, и Завдяту пришлось самому делать все расчеты, чертить и заказывать новые детали ремонтникам. Прошла целая неделя, прежде чем удалось собрать автоматику. Наконец, полуавтомат стал автоматом.
Он стал выдавать вдвое больше гаек с левой резьбой, но все же их нехватало. И Завдят продолжал думать: как решить задачу? Где найти выход? Как добиться, чтобы левые гайки выпускались в таком же избытке, как и правые?
Однажды он остановился у станка, который нарезал правые гайки. Это был красивый гайконарезной полуавтомат. На его вершине, прикрытый кожухом, крутился длинный горизонтальный вал. Он вращал шесть вертикальных шпинделей. Шесть шпинделей! Это значило, что станок обрабатывал по шесть гаек сразу — в шесть раз больше, чем тот одношпиндельный автомат, который нарезал левые гайки.
Завдят невольно залюбовался могучим красавцем-станком, а самому все-таки было досадно: правых гаек было в избытке, и станок часто простаивал, потому что для него нехватало работы. Использовать его для нарезки левой резьбы было невозможно. Дело в том, что шпиндели могли вращаться только в одну сторону.
«А что, если..?» — внезапно подумал Завдят. Он поднял кожух и стал внимательно рассматривать главный вал станка, вращавший шесть шпинделей. «А что, если заставить часть шпинделей вращаться в другую, противоположную сторону? Тогда одни шпиндели нарезали бы правую резьбу, другие — левую. Это было бы здорово! Но как это сделать? И возможно ли сделать?»
Завдят накрыл вал кожухом и отошел от станка. Ганеев рассматривал другие станки, советовался с технологами, рылся в учебниках и справочниках, набрасывал на бумаге разные эскизы и все думал и думал. Наконец, решение пришло, очень простое и ясное. Ганеев решил разрезать главный вал на две части и затем соединить его через три шестеренки.
Так и поступили: вал разрезали, на получившиеся таким образом концы его надели шестерни, а между ними поставили третью шестерню — промежуточную. Теперь одна часть вала вращалась по-старому, а вторая — в противоположную сторону. Четыре вертикальных шпинделя тоже крутились по-старому, а два на другой части вала вращались в обратную сторону и нарезали левые гайки.
Получилось просто и хорошо. Цех теперь выдает и правые и левые гайки в избытке. Завдят спокоен…
5
В середине сентября почтальон принес на квартиру к Ганеевым пакет. Он был такой громадный, что сыновья Завдята — двухлетний Роберт и четырехлетний Виктор — никак не могли оторваться и все норовили утащить «письмище» куда-нибудь в закоулок и всласть им наиграться.
Жена Завдята — Зинаида Максимовна отогнала малышей и запрятала пакет подальше. Вечером с работы пришел Завдят и распечатал пакет. Оказалось, что консультационный пункт института прислал программу учебного курса, методические указания и график сдачи контрольных работ.
— Ну вот, пора приниматься и за дело, — сказал Завдят и улыбнулся.
Признаться, он уже начал нервничать — так долго не получал никаких известий из института. Учебный год начался давно, полным ходом занимались вечерние школы и техникумы, а институт молчал. Уж не случилось ли что-нибудь? Но вот, наконец-то, пришло долгожданное письмо!
И опять, как в былое время, когда Завдят занимался в вечерней школе, в семье Ганеевых установился особый учебный порядок: Завдят «умещал два дня в одном».
Вернувшись с завода и пообедав, он ложился спать. Зинаида Максимовна отсылала малышей играть на улицу или в коридор, чтобы в комнате было поспокойнее. За большим столом раскладывал свои учебники брат Завдята Альберт — он учился в седьмом классе.
Десять часов вечера. Зинаида Максимовна и малыши укладываются спать. Приготовил уроки и Альберт.
Завдят встает и занимает место брата за столом, кладет перед собой стопку учебников и тетрадей. Из большого конверта он вынимает присланные институтом материалы. Итак, за зиму надо выполнить и выслать в консультационный пункт пятнадцать контрольных работ. Что же, попробуем, много это или мало… С чего начать? Ну что же, начнем хотя бы с высшей математики.
В комнате воцаряется тишина. Нарушают ее только ровное дыхание спящей семьи и ставшее необычайно громким тикание часов.
В форточку пахнул горный ветерок, напоенный запахами сохнущих трав и смолы. Вместе с ним донесся глухой шорох множества шагов и говор. Часы показывают половину двенадцатого — значит, в кино закончился последний сеанс, зрители расходятся по домам.
Теперь уж тишина совсем глуха и непроницаема. Когда Завдят меняет учебник высшей математики на учебник химии, шорох книг кажется ему настолько сильным, что он даже тревожно оглядывается на спящих — не проснулся ли кто?
Через каждый час Завдят меняет учебники и занимается другими предметами: начертательной геометрией, черчением, иностранным языком.
Во втором часу ночи Завдят выходит на улицу подышать свежим воздухом.
Поселок автозаводцев расположен на склоне Ильменской горы, и с крыльца дома, в котором живет Ганеев, отлично видно всю Миасскую долину. Она темна, и только местами то тут, то там созвездиями светятся огни в поселках непрерывно растущего уральского городка. Широким полукольцом мерцают огни привокзалья, Мелентьевского рудника, известковых карьеров.
А справа в каком-то вечном и неуловимом рокоте, гуле светится и дышит автомобильный завод. Завод! Необычайно красив он ночью! Кажется, что в огромном темном морском заливе, со всех сторон окруженном высокими берегами, собрались неведомые корабли. Освещены окна надпалубных построек. Над короткими трубами литейных цехов вьются пересыпанные искрами дымки — такие же дымки, должно быть, вьются и над широкими трубами океанских гигантов.
Кругом, словно громадные каменные волны, застыли черные горные хребты. Они глухи и безмолвны.
И как ни хороши ночные горы, но завод — живое творение рук человеческих — ближе душе Завдята. Скользнешь взглядом по безмолвным склонам, прислушаешься к глухой тишине, представишь, как там сейчас все безлюдно и пустынно, — и почему-то становится скучно. А на завод можно смотреть долго, любоваться им безотрывно. Смотреть, думать, следить за проявлениями человеческой жизни. Жизнь сейчас на заводе не так кипуча, как днем, — ночные смены всегда спокойнее дневных, — зато все звуки, все движения завода отчетливее и слышнее. Во мраке завод кажется особенно громадным, величественным. Его многочисленные огни мерцают и далеко, и близко. Порой так далеко, что даже трудно разобрать — заводские ли это огни или звезды так низко нависли над горизонтом.