Гончаров ногой подвинул кресло к столу, сел и стремительно, завертел в пальцах мимоходом подхваченную ручку.
— Чорт его знает, что такое! — с досадой проговорил он. — Тащили, тащили линию в передовые, и вдруг из-за какой-то взбалмошной бабы все идет насмарку.
— Будет тебе! Спокойнее надо! — прервал его Школьников и повернулся к Рае: — Вчера ночью из Дворца звонил Сагалов, устроил мне выговор из-за тебя…
— Из-за меня? — удивилась Рая.
— Да. Не отпускаем мы тебя на репетиции… Что случилось? Почему ты не ходишь?
— Ох, товарищ Школьников, сами ж видите — не до того было!
— Ну, это не оправдание…
В это время вошла Маня. Она остановилась у порога, вытирая руки обтиркой, потом сунула ее в карман.
— Подойдите ближе! Садитесь! — приказал Гончаров.
— Спасибочко! — поблагодарила Маня, осторожно присела на краешек стула, поправила косынку и выжидательно посмотрела на Гончарова.
— Как же это так получается, а? — сурово спросил тот.
— Что такое, Алексей Васильевич? — Маня изумленно вскинула брови.
— Вы отлично знаете, о чем я говорю! — нетерпеливо поморщился Гончаров.
— Не понимаю, Алексей Васильевич! Честное слово, в толк не возьму, о чем это вы…
— Ну, так я вам поясню! — Гончаров четко и раздельно произнес. — Мы с вами прошлый раз договаривались, что вы измените поведение на производстве. Вы продолжаете безобразничать, чем это объяснить?
— Что вы, Алексей Васильевич! Да разве я позволю начальства ослушаться? Словечко плохого я ей не сказала, хоть у самой спросите. Не соврет, так правду скажет…
Она продолжала разглагольствовать, с усмешкой посматривая на всех, кто был в кабинете. Трусить было нечего: она и, в самом деле, не грубила больше Степанюк и все, что полагалось ей выполнять, как станочнице, — выполняла…
— Терпеть не могу болтовни. Ну, а это что? — Он потряс рапортичкой. — Не твоих рук дело? Полтораста валов на твоей операции!
Маня облизнула пересохшие губы.
— Разобраться надо, Алексей Васильевич… Опять же причина какая… Ежели, к примеру, станок мой разладился, а наладчица губы надула и не желает ко мне подойти, потому как она на меня обозленная…
— Неправда! — громко отозвалась Рая. Школьников успокаивающе поднял руку.
Маня блеснула глазами в сторону Степанюк:
— Помолчи-ка ты там! Привыкла за чужие спины грехи укрывать. Уж я тебя сегодня раскрою, будь спокойна!
— Как же так? — вмешался молчаливый до сих пор Антонов. — Почему у тебя раньше брака не было? Ведь могла же ты хорошо работать…
— А потому и не было, что дура была. За наладчиков работала, разным карьеристам славу добывала…
— А теперь? — спросил Школьников.
— А теперь — шабаш, ученая стала. Не буду налаживать станок, хоть провались он совсем. Не мое дело.
— Следить за станком — твое дело! — сказал Гончаров.
— А механик зачем? А мастер? А наладчик? Слава богу, есть кому последить, вон их сколько.
— Твое, оказывается, дело — включать-выключать?
— Вот именно!
— Та-ак! — протяжно, со вздохом произнес Гончаров. — Да, с такой не наработаешь. Придется убирать.
Он вопросительно посмотрел на Школьникова и Антонова: согласны ли они?
— Мне не страшен серый волк, пожалуйста! — заговорила Маня. — Не маленькая, сама понимаю: не ко двору пришлась. Райка у вас дочка разлюбезная, а я — падчерица, где уж мне у вас ужиться. Увольняйте, я заявление написала. Вот!
Она подала бумагу. Прочитав, Гончаров передал ее Школьникову и Антонову.
— «По семейным обстоятельствам…» Хм! А правильно это будет? — задумчиво сказал Школьников.
— Мягко, мягко, я тоже думаю. Уволить и указать действительную причину.
Услышав это, дрогнули обе: и Маня, и Рая. «Доигралась Манька!» — мелькнуло в голове у Раи, и она тотчас подняла руку, как школьница, просящая слово. Никто на нее не смотрел, и она громко крикнула:
— Не надо так! Не надо!
Маня выпрямилась, шея у нее вытянулась. Переводя глаза с секретаря партбюро на начальника цеха, она тупо спросила:
— Как?
— Вот так. Уволим за дезорганизацию производства, за недостойное советской работницы поведение…
Она отлично знала, что в цехе нехватает рабочих, и рассчитывала, что ее будут уговаривать не уходить из цеха, будут мирить со Степанюк.
— Вот уволим, тогда будет время все припомнить и разобраться, — жестко сказал Гончаров и обратился к Школьникову и Антонову: — Что же, так и напишем на заявлении? Не возражаете?
— Жестковато будет, Алексей Васильевич, — проговорил Антонов. — Может, переместим на другой участок?
Школьников молчал и смотрел на Маню внимательным, испытующим взглядом, словно выжидал, как дальше поведет себя станочница.
Неожиданно Маня шагнула к столу, выхватила из рук Гончарова свое заявление и спрятала его за спину. На нее растерянном, ошеломленном лице отразилась хитрость.
— Ну нет, так я вам не дамся… Ишь, чего захотели — за дезорганизацию! За то, что Райку карьеристкой обозвала? Подумайте, какая недотрога… Ишь ты!
Так бормотала она, пятясь к двери, держа заявление за спиной. Добравшись до выхода, она остановилась, не решаясь выбежать из кабинета и в то же время явно боясь оставаться здесь.
Гончаров засмеялся:
— Уж будто бы и без заявления не сумеем тебя уволить!
— Имейте в виду — я вам так просто не дамся, похлопочете вокруг меня, — пробормотала она, скрываясь за дверью.
Гончаров взглянул на часы и заторопился:
— Так как же решим, товарищи?
— Я думаю, она основательно прочувствовала свою вину, — сказал Школьников.
— Все равно на линию валов я ее работать не пущу, — возразил Гончаров.
— Это невозможно, — подтвердил Школьников.
Антонов счел момент удобным, чтобы высказать свое мнение:
— Я же говорю, как надо сделать: перевести на другой участок. И Степанюк будет от нее избавлена, и мы увидим, что из нее получится.
— Только не увольняйте ее за дезорганизацию. Не надо! — волнуясь, сказала Рая.
— А что?
— Не злодейка же она какая-нибудь. Поймет и исправится, — вздохнув, Рая добавила: — Жалко мне ее стало, товарищи…
— Э-э, нет! — живо повернулся к ней Школьников. — Вот уж жалость здесь совсем не у места. Мы должны здраво все взвесить и наказать сурово, справедливо. А жалость что? Ею можно человека так испортить, что потом вовек не исправишь. Тебя же, жалельщицу, будет проклинать…
Было решено объявить Мане выговор и перевести на другой участок.
Когда Рая вышла из кабинета, секретарь подала ей телефонную трубку:
— Вас. Из Дворца культуры.
У телефона был Сагалов.
— Что же вы, девушка, не бываете на репетициях?
— Владимир Аркадьевич, обстоятельства сложились…
— Надо быть выше обстоятельств, — назидательно сказал Сагалов и начал рассуждать о власти человека над обстоятельствами.
Рая слушала, а у самой в глазах стоял образ Мани такой, каким она видела его в кабинете начальника цеха, — как-то по-детски напуганной, расстроенной и растерянной. Она струсила, значит сохранилось в ней живое, человеческое… Придет, успокоится и тогда можно будет с ней поговорить…
Рая ответила Сагалову:
— Сегодня обязательно приду, обстоятельства изменились…
Б. Переберин
СТАЛЕПЛАВИЛЬЩИКИ
Окончилась трудовая вахта. Металлурги, оживленно переговариваясь, собирались в тесный кружок. Здесь была вся вторая смена — сталевары, их подручные, канавщики, ремонтники, электрики.
— Что-то долго нет Василия Павловича, — раздался нетерпеливый голос.