Б а д ь и н. Карпушкин не разрешает.
И л ь я. Скучный ты человек, Карпушкин.
К а р п у ш к и н. А ну, сядь. (Садится и усаживает рядом Илью. Ястребов и Бадьин тоже садятся.) Скажи ты нам по совести, будет она, диковинка-то, иль…
И л ь я (поняв). Будет, ребята, будет. Ведь это свое дело я… партии посвящаю. Как же можно его до конца не довести?! Только вы помогите мне — верой своей. Станем вот все, как один… Эх, на фронте бывало!.. Там эта спайка… Помню, однажды вырвались мы вперед, в наступлении под Бреслау. Рота наша, примерно, метрах в трехстах, а немцы возьми да и зайди моему отделению в тыл. Отрезали — и давай жать. Хотели, видно, живьем хотя бы одного захватить. Что ж вы думаете, в первые минуты растерялись мои ребята. Прут фрицы с трех сторон, из автоматов строчат, — головы не поднимешь. Одного из наших убило, двух ранило. Паника в таких случаях — самый злой враг. А был у меня в отделении боец по фамилии Четверушкин. Курносенький такой лопушок…
Я с т р е б о в. Вроде нашего Карпушкина.
К а р п у ш к и н. Осторожней.
И л ь я. Нет, внешностью не похож. А вот характером — чуточку есть… Ну, так вот этот Четверушкин такого дрожака продает, что зуб на зуб не попадает. «Холодно, говорю, Четверушкин?» — «Нет, говорит, жарко, товарищ командир».
К а р п у ш к и н. Я-то, положим, не испугался.
И л ь я. А разве я про тебя говорю?
Б а д ь и н. Что за привычка — перебивать!
И л ь я. Немцы ближе, ближе… Морды разглядеть можно. Тут я и говорю Четверушкину: «У нас еще Берлин впереди, а ты стрелять разучился. Ты же — пулеметчик!» Посмотрел на меня Четверушкин и улыбнулся. Да так улыбнулся!.. «Эх, Четверушкин, дорогой ты мой землячок!» — обнял я его и поцеловал. «Давай, говорю, к пулемету…» Вот Четверушкин и начал… Поливает фрицев, к земле их прижал. Тогда я вскочил и в атаку. За мной все мои девять ребят, а Четверушкин с «Дегтяревым» в руках. Так и прорвались. Одного еще только ранило.
К а р п у ш к и н. А Четверушкин?
И л ь я. Живой-здоровый вернулся в роту. Спрашиваю после: «Как же ты, Четверушкин, страх свой переборол?» — «А, говорит, сердце загорелось». (С воодушевлением). Если бы у вас у всех так вот сердце загорелось!..
Я с т р е б о в. Оно у нас и не гасло.
Б а д ь и н. Вся бригада — в боевом походном.
Я с т р е б о в. Разве лишь Карпушкин…
К а р п у ш к и н. А я — что?.. Я — как и все…
И л ь я. Эх, Семен Васильич… Дай тебя немножко замажу. (Обнимает Карпушкина.) По чужому следу итти всегда легче. Да большая ли в этом честь? В легкости ли счастье? Вчера мой брат давал два цикла, через месяц — то же. Сидеть и радоваться этим двум циклам? Ведь наша руда — это же… блюминги, паровозы, рельсы, станки… А техника эта на коммунизм работает! Кто это сделает? За нас-то?
К а р п у ш к и н. Известно, самим надо.
Я с т р е б о в. А в таком деле без риска не обойдешься!
Б а д ь и н. Эх, был бы я металлург… Сделал бы я для наших коронок такой сплав, чтоб тверже алмаза…
К а р п у ш к и н. А по-моему в трансформаторе болячка.
Я с т р е б о в. Моторы да сплав… Тут оно все и кроется.
И л ь я (тепло, с благодарностью). Эх, ребята… фронтовые мои дружки!..
Пауза.
Б а д ь и н (Карпушкину). А ты говорил — купаться… (Поет.) И снова пошли они строем вперед, одев нараспашку бушлаты… Напутственной дробью стучал пулемет, орудий гремели раскаты.
Входит Ефимушкин.
Е ф и м у ш к и н (задерживаясь). Привет, товарищи. (Рабочие отвечают.) Мне сказали в компрессорной, что агрегат стал?..
Я с т р е б о в. Стал… А вы знаете, что нас всю неделю в одном забое держали?
Е ф и м у ш к и н (промолчав). А все же подводит нас новинка… Этак мы и на табачок не заработаем.
К а р п у ш к и н. А мы курить бросаем.
Е ф и м у ш к и н. Так-таки все и бросаете?
К а р п у ш к и н. Все.
Е ф и м у ш к и н. Полезное решение, очень полезное. А вообще-то говоря, мы еще и «Казбеком» подымим. Верно, Максимыч?
И л ь я. Надеемся.
Е ф и м у ш к и н (тихо Илье). Что это ты… передерганный весь?.. Почему твой старик по телефону из шахты аварийную бригаду вызвал?
И л ь я. Аварийную?.. (Делает движение в сторону шахты.)
Е ф и м у ш к и н. Спокойно. (Уходит с Ильей в шахту.)
К а р п у ш к и н. Чего-то они сорвались?
Я с т р е б о в (встает). Не во втором ли забое?..
Б а д ь и н. Карпушкин, полундра! (Встает и вместе с Ястребовым направляется в шахту.)
К а р п у ш к и н (на мгновение задерживается, с сожалением оглядывая свой чистый костюм). Достанется мне от Натальи… Эх, семь бед — один ответ (Уходит вслед за товарищами.)
Из шахты раздаются частые звонки, сигналы тревоги.
Пробегает Настенька и уходит в шахту. Некоторое время на площадке пусто, затем появляется Малаша. За бугром голос Василия: «Малаша-а!» Входит Василий. И Малаша и Василий в рабочей одежде, и еще не успевшие умыться после смены.
В а с и л и й. Почему ты от карьера поезда водишь?
М а л а ш а. Сегодня на моем участке в шахте пути перестилали.
Неловкое молчание.
В а с и л и й. Где ты мое фото достала?
М а л а ш а (скрывая смущение). Какое? Вот новости.
В а с и л и й. Из авторитетных источников.
М а л а ш а. Очень мне нужно твое фото. Будто я тебя годами не вижу.
В а с и л и й. А в альбоме?
М а л а ш а. Там у меня все больше виды. Гораздо интереснее. Гора какая-нибудь, историческое место или просто личность.
В а с и л и й. Все-таки личности встречаются?
М а л а ш а. Только исторические.
В а с и л и й. Да я не против, если и обыкновенные. Здесь только… вопрос количества.
М а л а ш а. Сколько же ты допускаешь?
В а с и л и й. Не больше одного.
М а л а ш а. Это скучно, Василек.
В а с и л и й. С одним, значит, скучно?
М а л а ш а. У меня друзей много… как у секретаря комсомольской организации шахты. И есть настоящие друзья.
В а с и л и й. Знаем мы этих друзей. Сегодня у него всякие посторонние темы, а завтра, смотришь, и в любви признается. (Вздыхая). Эх, если б я хоть капельку был уверен…
М а л а ш а. Всю свою уверенность в забое расходуешь?
В а с и л и й. Да что мне забой! Я в забое… корреспондентов принимаю. В общем, там у меня уверенность полная.
М а л а ш а. Ох, Василий, напрасно ты этак… обо мне тоже в газетах пишут, а я каждый раз думаю: стоит ли, по заслугам ли? Задумаешься да и решишь: нет, не по заслугам балуют, — и еще крепче за работу. А ты как-то слишком легко…
В а с и л и й. А чего тут особенно пыжиться. Брат-то мой, Илья, захотел от самого солнца прикурить и обжегся. Машинка-то его, говорят, сегодня… кувыркнулась.
Быстро входит Вера. Не задерживаясь, направляется в шахту.
М а л а ш а. Вера Ивановна!
В е р а. Некогда, Малаша… (Уходит.)
В а с и л и й. Геологическое начальство… А почему же торопится?
Входит Ольга Самсоновна. В руке у нее узелок с едой.
О л ь г а С а м с о н о в н а. Где тут мой старик? Вася, отца не видал?
В а с и л и й. Нет, не видал.
О л ь г а С а м с о н о в н а. Большим начальством заделался. Вторая смена кончилась, а у него, почитай, с полудня маковой росинки во рту не было. (Показывает узелок.) Термосок вот принесла. (Присматривается к Малаше.) А это ж кто?
В а с и л и й. Малаша. Знакомьтесь… моя мать. (Малаша подает руку.)