Акимочкин подбежал к телефону и звонким голосом, нараспев быстро заговорил:
— Девушки, девушки, четвертая говорит, как там анализ пробы? Быстрее, очень прошу быстрее. Кремний? Углерод? Марганец? Спасибо! — и с сияющим лицом побежал к сталевару.
— В норме, — говорит он на ходу, — в норме, Володя.
Захаров снял фуражку, вытер пот со лба, провел пальцами руки по слипшимся светлым волосам и пошел навстречу мастеру блока Корчагину.
— Начну доводить, — говорит сталевар, — на три часа раньше графика идем, Алеша, понимаешь, на три часа. Хочу за 11 часов 30 минут плавку сварить.
— Это что же, еще тридцать минут скинул?
— Да!
Мастер молча направляется к печи и с напряженным вниманием изучает каждый уголок огнеупорной утробы, в которой вместе с кипящей сталью беснуется огненный вихрь раскаленных газов. Потом с удовлетворением отходит в сторону:
— Давай!
Доводка велась энергично. Увлеченный быстрым темпом работы бригады, Батиев не заметил, как прошло время. «Как красиво работают», — восхищался он, наблюдая, как четко и быстро трудилась бригада.
Подручный, сталевара подошел к доске, на которой был расчерчен график длительности плавки, и в графе «доводка» рядом с надписью «по графику 3-55» написал мелом: «фактически 1-40». Начали подходить рабочие заступающей смены и, посмотрев на доску показателей, с восхищением восклицали:
— Вот это так, дали жару!
— Ну и захаровцы!
У всех собравшихся у печи нарастало чувство огромного нетерпения, и каждый с волнением смотрел на стрелки часов, приближающихся к цифре 12.
Подручные начали разделку летки, и все перешли на площадку разливочного пролета, чтобы посмотреть на выдачу плавки.
— Эй, Захаров, — кричит старший разливщик сталевару, — говорят рекордную плавишь?
— Стараюсь…
— Ну, давай, давай новорожденную…
— Получай, скоростную, — говорит Захаров, и в эту минуту из летки с шумом вырывается ослепительно яркая струя стали и потоком устремляется в ковш. Весь разливочный пролет до самых фонарей на крыше озарен светом, словно солнце вышло из-за туч и бросило все свои лучи в окна мартеновского цеха. Захаров несколько минут наблюдает за течением металла, а потом, увидев Батиева, довольный, радостный подошел к нему:
— Комсомол рапортует, — говорит он и шутливо прикладывает руку к козырьку, — 300-тонная плавка сварена за 11 часов 27 минут.
Какой-то паренек тут же у печи дописал цветным карандашом в листовку-«молнию» время выдачи скоростной плавки и прикрепил ее к доске:
«Слава сталеварам-скоростникам — Захарову, Корчагину, Зинурову, — сварившим скоростную 300-тонную плавку за 11 часов 27 минут. Желаем молодым стахановцам новых успехов в труде!»
Вокруг листовки собрались и сталевары заступающей смены. Сменщик Захарова, коммунист Гаврин, протягивает руку другу:
— Давай и я тебя поздравлю, Володя, хорошо сработали.
— Ну и тебе смену подготовили, можете работать на славу.
— А мы собираемся тебя перекрыть, не возражаешь?
Захаров обнимает товарища и так, в обнимку, веселые и радостные оба поднимаются на литейную площадку.
В это время Батиев увидел Любенкова, который стоял у перил мостика, сняв тужурку и расстегнув ворот рубашки.
— Ну, что, Любенков, — спросил Батиев, — жарко стало? Видал, как настоящие люди дорогу вперед прокладывают? То-то, братец. Вот она, правда, которую ты ищешь, товарищ Любенков, подумай о ней, — сказал Батиев, показывая на листовку-«молнию».
После окончания смены Захаров зашел в партбюро и застал там одного Батиева, который, сидя за столом, что-то писал.
— Не помешал?
— Заходи, заходи, Володя, — ответил Батиев, поднимаясь и идя навстречу молодому сталевару. Захаров успел уже помыться и переодеться. Глядя на этого улыбающегося парня, трудно было сказать, что вот только полчаса тому назад он отошел от мартеновской печи, сварив рекордную, скоростную плавку.
— Тебе учиться надо, Захаров, — сказал Батиев, как бы выражая вслух свои мысли.
— Где? — не понял Захаров.
— Дальше учиться, на инженера.
— А-а-а… Я уж думал об этом. Вот приеду со Всесоюзного съезда комсомола и тогда решим. Я этот вопрос с ребятами обсуждал — нас много набирается.
Батиев по-отечески обнял Захарова.
— Ну как, Володя, доволен плавкой?
— Доволен. В такие минуты не только доволен, но, вот честно говорю, даже петь хочется.
— Петь? Ну что ж, пой, не возражаю. Песня душу веселит. Но вот у меня, Володя, к тебе другое дело, другая песня. Тебе, как коммунисту и члену партийного бюро, мы поручаем организовать стахановскую школу. Потом тебе надо подготовиться к лекции для молодежи о своем методе работы.
Захаров засмеялся.
— Товарищ Батиев, так вы ж мне учиться советуете, на инженера, когда же я все успею.
— Ничего, ничего, это как раз и будет отличной подготовкой для будущей твоей инженерной учебы и работы. В самый раз. В наше время только так и растут инженеры. Сталевар-скоростник — это уже на 50 процентов инженер и есть, понял?
— Это, конечно, понятно, — ответил Захаров. — Но вот у меня другое на уме. Думаю я сегодняшний рекорд перекрыть. Завтра перекрыть, сварить плавку за 11 часов.
Батиев, улыбаясь, посмотрел на Захарова.
— Беспокойная твоя душа… Ну, садись, расскажи: какие у тебя расчеты? Ты с бригадой советовался?
— С бригадой не советовался, а считать — считал.
— Тогда расскажи мне, какие твои расчеты.
Оказалось, что Захаров, действительно, считал, и очень кропотливо и вдумчиво. Он вынул записную книжку, в которой было подробно записано время, затраченное на различные периоды плавки. Он анализировал, выяснял, на какой операции сколько времени можно сэкономить, и получалось, что 300-тонную плавку можно вполне сварить за 11 часов.
Батиев слушал горячую речь молодого коммуниста, его глубокие, вдумчивые выводы и думал о том, как быстро в наше время растут люди. Совсем недавно Захаров пришел из ремесленного училища, а сегодня он с глубоким знанием дела рассуждает о тепловом режиме, о новом графике ведения плавки, который сулит большую экономию времени.
Захаров закрыл записную книжку и внимательно смотрит на Батиева.
— Ну, как, правильно?
— Возможно, что правильно, надо еще подсчитать, посоветоваться с инженерами.
Захаров энергично встал.
— Я, товарищ Батиев, каждую цифру на деле проверил.
— Проверил… А с бригадой не говорил. Как же ты бороться будешь за свой график? Ты — коммунист, и должен думать не только о том, чтобы самому хорошо работать, но и о других.
— Это правильно, — сказал Захаров, — мое упущение.
— Вот давай вместе и побеседуем с ребятами да начальника цеха пригласим. А потом — за дело. Начинай, а за тобой и другие пойдут.
— Хорошо. Завтра и соберемся. Спокойной ночи.
Захаров ушел, но Батиев долго еще ходил по кабинету, потом подошел к стене, на которой висела диаграмма, показывающая рост скоростных плавок. Он смотрел на аккуратно вычерченные кривые, и ему казалось, что вовсе не обыкновенная линия нарисована здесь, а тропинка в гору. И вот на эту тропинку вышел Захаров. Какой он коренастый, крепкий, сильный! Его только подбодрить надо, поддержать, и он уверенно вперед пойдет и других за собой поведет. Пройдет еще несколько месяцев, и по всей стране узнают имя Захарова.
…Из цеха Батиев ушел, наполненный чувством радости и счастья, словно провел он несколько часов на народном торжестве. И действительно, это был праздник, торжество труда. А Захаров?! Как он увлекся и загорелся плавкой, как глубоко чувствует то замечательное новое, что каждодневно рождается на его глазах! Надо поднять этого 23-летнего светловолосого парня и показать всему народу: вот он — богатырь труда! За ним пойдут десятки новых людей, которых увлечет захаровская любовь к труду, творческая смелость его дерзания и сила его убеждений. Ничего, что он еще молод и за плечами нет и десяти лет работы. Партия — отличный мастер, она выплавляет у этих молодых парней характер и волю, которые крепче любой стали.