— Самое любопытное, напомню, — продолжал шеф жандармов, едва сдерживая своё раздражение по поводу министерского доноса, — что мужики генерала Измайлова подали жалобу и в Сенат, и в августейшие руки. Ваш экземпляр сохранился. По нему мы и работали.
— А сенатский? — уже багровея, осведомился император.
— Не зарегистрирован.
Утерян? Не дошёл? Сразу разорвали? Сего Бенкендорф не знал, да и выяснять «его архангелам» не позволили.
— Итак, я имел счастье доложить вашему величеству ещё на борту флагмана «Париж», что из Ярославля от губернатора Яковлева пришёл ответ, будто все показания против Измайлова ложны, а мужики лишь желают, чтобы имение было взято в опеку. — Александр Христофорович перевернул лист с видом абсолютного хладнокровия. — В Ярославль был от меня послан жандармский капитан, который под видом бродячего торговца проник в имение и подтвердил все ужасы, о коих сказано в жалобе, вплоть до железных ошейников, присовокупив, что сей изверг заставляет дворовых девок прислуживать себе и своим приятелям нагишом…
— Довольно, — Никс оборвал докладчика. — Я приказал его судить.
— Губернская судебная палата вынесла оправдательный приговор. Зато были схвачены и после наказания кнутом посажены в местную тюрьму те из крестьян, кого Измайлов подозревал в доносе на себя.
«Хорошо, что нынче языков не режут и лбы не клеймят, — добавил про себя Бенкендорф. — А то бы изуродовали мужиков».
— Очевидно, губернатор и суд приняли взятки, — сказал император. — Приказываю перенести суд в соседнюю Костромскую губернию…
— А вы сие уже приказывали, — Бенкендорф бесстрастно перевернул ещё один лист. Вообще-то это ему положено было всё забывать. В конце концов, у него контузия! Но война. Поток дел. Чтобы не упустить нужного, император работал по 16 часов в сутки. Голова становилась, как решето. — Думаю, чиновники полагали, что, находясь на театре военных действий, вы выпустите дело из-под контроля, и оно как-нибудь замотается.
— И? — с заметной угрозой в голосе спросил государь.
— И Костромская судебная палата также вынесла оправдательный приговор. Хотели доносителям ноздри рвать и отправлять в Сибирь, в смысле доносителей, а не ноздри, но вы при восшествии на престол изволили отменить указ вашей августейшей бабки о ссылке крепостных по воле помещика. Засим дело встало. А жандармские чины, вторично посланные в имения Измайлова, доносят, что сей изувер лютует, питая страх скорого возмездия.
— О, Боже, — проронил Никс. — Что же там делается?
Александр Христофорович мог описать, но не стал, ибо государь и сам имел живое воображение.
— Немедленно моей волей арестовать Измайлова, имения взять под опеку и судить негодяя в Сенате… — император осёкся. — Именно в Сенате и был «затерян» первый экземпляр жалобы. — Что вы хотите мне доказать? — хмуро спросил он у Бенкендорфа.
— Что таких доносов, — генерал свесил в руке листки, исписанные рукой Вигеля, — на меня и моих офицеров будет ещё много. И чем глубже мы войдём в соприкосновение с местным чиновничеством, тем громче они завоют.
Император был заметно раздражён.
— Будто ваши офицеры и взяток не берут! Напротив. Вот случаи их злоупотреблений, пьянства, блуда и всяческой нечистоплотности. Таким людям вы поручили надзор?
Бенкендорф почувствовал, что у него начинается нервный тик в руке.
— А где мне других найти? — взялся возражать, иди до конца. — Беру людей, каких умею. Стараюсь следить за их нравственностью и добромыслием. Если нам хватает полиции, то где она обреталась в означенном деле?
Никс расстегнул пуговицу на воротнике.
— Плохи ли, хороши ли мои офицеры, — продолжал шеф жандармов, — но они свою работу делают. А что пьяницы и бабники, так и я с сими грехами сколько лет маюсь. Ничего не помогает.
Император сел за стол. Перед ним лежали две папки. Донос на высшую полицию. И результат её расследования по делу генерала Измайлова, которого ни один суд не желал взять за… Надо было решать. Чиновники грозили саботажем, если не уберут жандармов. Жандармы утверждали, что саботаж давно начался.
— У нас в тюрьмах практически нет виновных, — проронил Бенкендорф. — Суды вершатся за взятки. Несколько громких расследований, вроде дела Измайлова, дадут на время необходимую острастку. Потом надо полоть грядку снова, — шеф жандармов помедлил. — Если бы существующие законы хоть кто-нибудь исполнял!
— Кроме нас с вами, — усмехнулся государь. — Кроме нас с вами.
Сверчку было велено явиться во дворец для личной беседы с императором. Душа ушла в пятки. Сердце подскочило к потолку. Стоящие ошуюю трепещут, стоящие одесную радуются. Где стоял он?