В жизни Саши снова появился Женя.
– Тебе деньги сложно передать? Рука отсохнет?
Саша развернулась так резко, что ее волосы хлестнули Женину шею, и шагнула с остановочного бордюра на дорогу.
Металлические ворота больницы, выкрашенные в коричневый, были открыты. Справа от них висела синяя табличка с надписью: «Государственное бюджетное учреждение здравоохранения. Краевой клинический психоневрологический диспансер по Крестопольскому краю». Слишком длинное название. В Южном Ветре говорили: «По тебе Суворовка плачет», потому что рядом был поселок Суворовка.
От ворот поднималась дорожка, чьи плитки лежали так плотно друг к другу, что между ними не пролез бы и муравей. Она подтолкнула Женю и Сашу к мосту, который расставил ровные ноги над рекой. Здесь вода, пролезшая через винно-водочный завод, стала мутной и буроватой.
Каждый раз, когда они приходили сюда вместе с матерью и Женей, Саша представляла, как она делает что-нибудь дурное, чтобы не выплеснуть на мать то самое чувство, которое нельзя контролировать, и в то же время следила за движениями Жени, чтобы в нужный момент взять его за руку, шепнуть что-нибудь, пошутить. Мама стыдилась Жени и хотела, чтобы хотя бы в психиатрической больнице он выглядел самым нормальным, она шикала, цокала, дергала его за одежду, а когда никто, кроме Саши и Жени, не слышал, плевалась в него оскорблениями.
Взрослый Женя просто шел, никаких особых движений не делал, держался позади от Саши ровно на три шага.
Саша забыла, как выглядит Суворовка, но помнила ощущение грязи, тесноты, духоты, тюремности. Теперь ничего такого не было. Она шла по идеально слепленной мозаичной дорожке, которую с обеих сторон прижимали желтые тюльпаны. Вокруг рос образцовый сад, где все деревья были умеренного роста, с побеленными стволами, подпиленные и подвязанные в нужных местах. Саша вышла к газону, он был поделен на треугольники сеткой бетонных дорожек. Нигде на юге Саша не видела таких плотных, причесанных газонов. Он закрашивал собой большое пространство от сада до главного корпуса.
Главный корпус был высоким, многооконным, желтостенным. Он выглядел как настоящий дворец и вписался бы со своими колоннами и мраморными львами в какое-нибудь Царское Село. Папа рассказывал Саше, что в конце позапрошлого века архитектор из Петербурга спроектировал многокорпусный, размашистый и нарядный санаторий, но из-за своих габаритов тот не смог бы устоять на холмистом предгорье Остапки, поэтому его построили подальше, в долине реки. Только отдыхающим хотелось быть ближе к горе, минералке и лесу, поэтому непопулярный санаторий на отшибе скоро превратили в лечебницу на отшибе – психиатрическую больницу номер один. Не в пример санаторию она стала популярной, потому что была единственной в крае. Сюда съезжались пациенты со всех южных городов. Здесь же проходили практику большинство студентов-психиатров и студентов-психологов. Многие так и оставались жить поблизости. Поэтому в каждой южноветровской школе работало по психологу и детей все время кто-нибудь консультировал. Свой психолог был даже на винно-водочном заводе.
Саша и Женя дошли до высоких мраморных ступеней главного корпуса и взобрались на крыльцо. Саша схватила горячую медь ручки и потянула на себя. Вдруг ее оттеснил все время плетущийся позади Женя. Саша пошла за ним и оказалась в просторном полукруглом холле. В золотом паркете отражался свет от бронзовых плафонов, а бежевые стены были такими чистыми, ровными и небольничными, будто ждали приезда высокопоставленных курортников. Справа и слева висели огромные картины с горными пейзажами, а напротив входа, в полукружном углублении, развалил свои подушки бархатный диван.
Саша не успела ничего рассмотреть или потрогать, потому что ей пришлось бежать за Женей, который отлепился от нее и помчался налево по коридору. Саша нагнала его у двери в туалет, из которого вышел сутулый мужчина в гавайской рубашке и протянул руку Жене. «Здорова, бандит!» – сказал мужчина. Женя кивнул и пожал его руку.
Саша растерялась. Что это за психушка, где все как в санатории? Почему Женя жмет руку какого-то мужика, а на нее даже не смотрит? Но, получается, он в принципе способен жать чью-то руку? Саша решила наблюдать и просто идти за Женей.
Женя дошел почти до конца коридора, обставленного мягкими скамейками, и сам открыл предпоследнюю дверь – из нее на Женю и Сашу вылились пианинное клацанье и волнистый хор голосов, это был музыкальный класс. Женя зашел внутрь и уселся на один из стульев для зрителей, Саша сделала так же. Это была большая, очень светлая комната с тюлевыми шторами и трехметровым антикварным зеркалом в деревянной раме. В блестящий паркет вдавливался черный инструмент, на пуфике перед ним впивалась пальцами в клавиши худая женщина. Она подпрыгивала и дергала головой, поворачиваясь к человеческому ряду, вывшему что-то про летние деньки и ручейки. В хоре было семь человек, очевидно пациенты, и Саша удивилась: поющих можно было спутать с педагогическим коллективом или бухгалтерским отделом, репетирующим номер для капустника. Игравшая на пианино закончила, встала, хлопнула в ладоши и улыбнулась – Саша увидела, что половина зубов у нее золотые. А теперь еще разок, мои хорошие, сказала женщина, и Саша дернула Женю за футболку так, что он качнулся: Саша больше не смогла бы слушать завывания про ручейки. Женя повернулся и впервые посмотрел Саше прямо в глаза, обычно, голо, безоценочно, но – в глаза. Саша вздрогнула.