-- Можете мне поверить, она потребовала от меня большой дополнительной работы. Пришлось вплотную заняться этим вопросом. Я свел в таблицу не менее пятидесяти семи разновидностей сирокко. По большей части это названия, которыми пользуются моряки, плюс некоторое количество архаических. Пятьдесят семь вариантов. К настоящему времени у меня написано о южном ветре двадцать три тысячи слов.
-- Объемистое примечание, -- рассмеялся епископ. -- Я бы назвал его изрядным куском книги.
-- Мои примечания придется печатать мелким шрифтом. Собственно, я подумываю о том, чтобы выделить все, что касается южного ветра в особое приложение. Вы думаете, я написал слишком много? Но такое количество слов вовсе не находится в диспропорции с предметом. Разве южный ветер не составляет изрядного куска непентинской жизни?... Смотрите-ка! Облако все же надумало двинуться в нашу сторону. Опять посыплется пепел. Как видите, сирокко...
Тем временем террасу заполнила людская толпа. Вечернее солнце уже заволоклось буроватой дымкой. Пепел движется быстро. Вскоре он начал мягко опускаться на остров.
Что было делать? Памятуя о предыдущем опыте, все склонялись к тому, что следует немедленно устроить второй крестный ход. Того же мнения придерживался и "парроко". Однако, ради проформы он отправил доверенного посланника, которому надлежало выяснить мнение мистера Паркера, отрешенно сидевшего в кабинете, уставясь в незаконченный Финансовый доклад. С достойной всяческих похвал готовностью Консул собрал воедино разбредшиеся мысли и основательно обдумал заданный ему вопрос.
Нет. По благом размышлении он высказался против идеи крестного хода. Обладая приобретенным на разных континентах и в самых разных обстоятельствах обширным опытом по части повторных ставок на одну и ту же кобылу, мистер Паркер не считал разумным снова рассчитывать на благосклонность Святого. Так можно все испортить, сказал он. Лучше подождать до утра. Если опять навалит столько же, сколько в прошлый раз, опыт возможно и придется повторить. Но не сейчас! Он допускает, что делать что-то надо, но столь безответственная игра на репутации Святого представляется ему опасной.
Его Преподобие, на которого эти соображения произвели должное впечатление, решил с полчаса обождать. И вновь оказалось, что Представитель республики Никарагуа подал чрезвычайно резонный совет. В тот миг, когда солнце опустилось в море, пепел вдруг перестал падать. Никакого вреда он причинить не успел.
Попозже ночью можно было наблюдать еще одно явление природы. Началось бурное извержение вулкана. Казалось, гигантский факел воздвигся в небесах. Потоки лавы стекали по горным склонам, окрашивая небо и море в багровые тона.
Непентинцев это зрелище успокоило. Демон наконец отыскал выход -- теперь все стихнет. И пепла больше не будет. То обстоятельство, что огненный потоп поглотил целые деревни, что в эту минуту выжигаются виноградники, что сотни невинных людей, отрезанных жгучими реками, поджариваются заживо, островитян не волновало. Оно лишь доказывало то, что им и так давно было известно: на материк юрисдикция их Святого покровителя не распространяется.
В каждой из этих деревень имеется собственный Святой, прямая обязанность которого -- предотвращать такого рода несчастья. Если он по неумению или по тупости не способен выполнять свой долг, нет ничего проще, чем избавиться от него, -- Святые целыми дюжинами маются без дела, выбирай не хочу! Думая об этом, островитяне испускали вздохи огромного облегчения. Они желали долгих лет жизни своему Святому покровителю, причин для недовольства которым не имели. Их посевам и жизням ничто не грозит и большое спасибо за это Святому мученику Додеканусу. Он любит свой народ, и народ его любит. Настоящий покровитель, достойный своего звания -- не то что эти неотесанные ублюдки с материка.
ГЛАВА XL
Мистер Херд только что покончил с ранним итальянским завтраком. Проникнутый чувством глубокого довольства, он сидел над чашкой кофе и курил, глядя по-над зеркальной гладью моря на вулкан, пиротехнические эффекты которого вчера не давали ему заснуть до позднего часа. Наступает еще один ослепительный день! Каждый из них горячей предыдущего, только ветер всегда остается неизменным! Через несколько минут он на час-другой укроется в своей прохладной и темной спальне.
Один пустяк никак не шел у него из головы. Он так и не получил ответа на записку -- записку с выражением дружеской озабоченности, оставленную им вчера на вилле "Мон-Репо". Он хоть и мало знал кузину, а все же невольно тревожился. Такая одинокая в своем домике, возможно, страдающая -- и слишком гордая или застенчивая, чтобы пожаловаться. Да и рассказ мистера Эймза разбередил его душу. Почему она выглядела, будто призрак? Что это может значить? Библиограф человек явно здравомыслящий, ничуть не склонный отдаваться игре воображения. Мистер Херд чувствовал, что между ним и этой одинокой женщиной, которую, похоже, все здесь любили, установились неощутимые, подспудные токи взаимной приязни. Она отличалась от обычных женщин, такую женщину мужчина не может не уважать. Она безусловно выигрывала на фоне дам, с которыми ему довелось познакомиться в последнее время и которые при всем их обаянии и остроумии так или иначе разочаровывали его какой-либо своей чертой. Преданность кузины ребенку и мужу была мила его сердцу. Она казалась лучшей среди ей подобных.
Африка вытопила большую часть чопорности, которой мистер Херд когда-либо обладал. Однако даже знакомство с самыми прискорбными и дикими проявлениями женской натуры лишь усугубили его убежденность в безгрешности этого пола. Кое-кто называл его дон Кихотом, старомодным человеком -- по той причине, что он не питал симпатии к современному движению феминисток; его называли также идеалистом, поскольку он сохранял веру в священную миссию женщины на земле, детскую веру в чистоту женской души. Женщины, полагал он, облагораживают нравы, это ангелы-хранители рода людского, вдохновительницы, матери, защитницы невинности. Ему нравилось думать, что именно женщина смягчила грубость, с которой прежде относились друг к другу мужчины, что всякое умаление варварства, всякое героическое деяние вдохновлено ее нежными речами, ее побудительным примером. С самой зари истории женщина противостояла насилию. Как там сказал граф Каловеглиа? "Воздержанность. Все прочее -- лишь прикрасы". Как точно умеет выразить мысль этот старик! Воздержанность... Кузина, насколько он смог проникнуть в ее характер, отвечала этому определению. Мистер Херд готов был вопреки всему на свете настаивать на том, что истинная женщина, женщина подобная ей, не способна сделать ничего дурного.