Все детали обговорены. Через день-другой "Попрыгунья" снимется с якоря. Верный Андреа под покровом ночи доставит реликвию на борт и возвратится к графу с чеком в кармане. Сумма была значительной, настолько значительной, что граф выказал немалые колебания, прежде чем принять ее. Но миллионер настоял на том, что обеим сторонам следует руководствоваться мнением сэра Герберта. Зачем же еще, спросил он, нанимать специалиста? Сэр Герберт Стрит утверждает, что эта бронза бесценна -уникальная вещь. Поэтому его наниматель считает необходимым заплатить то, что сэр Герберт назвал "равноценной суммой, если ценность подобного произведения искусства вообще допускает выражение в денежных знаках". Что тут еще можно сказать? Граф с присущим ему изяществом вынужден был против воли своей уступить. Для шедевра подготовили поддельную родословную (в ней доказывалось, что он происходит из Малой Азии), позволявшую обмануть бдительность итальянского правительства и свободно показывать "Локрийского фавна" американской публике, ибо сэр Герберт Стрит был скорее всего прав, предсказывая, что "Фавн" станет главной достопримечательностью основанного миллионером музея -- художники и любители древностей будут стекаться со всех концов света, чтобы посмотреть на него.
И вот теперь, дорогою к яхте, мистер ван Коппен размышлял об этом чеке, переводя доллары во франки. Цифра получалась какой-то неуклюжей. Он решил округлить ее, хотя бы для благообразия -- еще одна причина, чтобы отправить чек в последний момент, вместе с тщательно составленным письмом, которое успокоит щекотливые принципы графа. Иначе старик может в приступе совестливости возвратить разницу. Подобно миллионеру, граф Каловеглиа был, как то и следует, человеком отчаянно скрупулезным -- в мелочах.
Да, в положении миллионера есть своя прелесть. Собственно говоря, и в положении скульптора тоже! Ведь очевидно же, что вещица вроде "Локрийского фавна" потребовала кое-каких трудов. Кое-каких трудов она безусловно потребовала. И она их стоила -вот что самое главное. Человек, сумевший облапошить сэра Герберта Стрита, такой человек заслуживает, чтобы его поддержали. А что случится, если правда все же выйдет наружу? Но разве он действовал не из лучших побуждений, разве он не основывался на письменной рекомендации эксперта? Ни малейшего беспокойства мистер ван Коппен не испытывал, напротив, он улыбался, думая о том, что его миллионы вкупе с мнением обладающего международной репутацией знатока позволили ему сыграть еще один трюк с великой Республикой, бездонное легковерие которой никто пока не сумел направить на дело, более достойное, чем только что совершенное им...
ГЛАВА XXXIX
Мистер Эймз, как и было условлено, поджидал епископа.
-- Так что насчет миссис Мидоуз? -- сразу начал он.
-- Оказалось невидимой, ушла. Я прождал почти два часа, а потом завтракал у графа Каловеглиа. Кстати, вы не видели в последнее время Дениса?
-- Нет. А что?
-- Старик, похоже, тревожится за него. Он попросил меня выяснить, что с ним такое. Ван Коппен считает, что он влип в неприятности с какой-то девушкой. Но мне это кажется маловероятным. Может быть, он немного тоскует по дому, чувствует себя одиноко, так далеко уехав от матери.
Библиограф сказал:
-- Мистер ван Коппен, насколько я понимаю, большой авторитет по части девушек. Что касается Дениса, я в последний раз видел его -- когда же это было? Да, совсем недавно. Как раз в тот день, когда случились все эти странности, знамения. Мы с ним прогуливались вот по этой самой террасе. Может быть, он покинул остров, как этот несчастный минералог, который обещал мне -- впрочем, не важно! Мне он показался тогда вполне нормальным. Возможно, немного подавленным. Да, если как следует вдуматься, немного подавленным. Но графу совершенно не о чем беспокоиться. На этом острове то и дело возникают всякие страхи и слухи.
Мистера Херда сказанное не удовлетворило.
-- Как вы считаете, может Непенте довести северянина до того, что тот перестанет отвечать за свои поступки? Кит думает именно так. И как насчет сирокко? Способен ли он до такой степени истрепать человеку нервы?
-- Мои, во всяком случае, нет. Мне приходилось слышать о людях, которые вели себя как последние дураки, а после во всем винили Создателя. Очень часто! И разумеется, если человек начинает жаловаться на пустяки вроде погоды, можно с уверенностью сказать, что он рано или поздно спятит. Погода совсем не для того создана. Если подумать, много ли существует дней, о которых человек может честно сказать, что они его вполне устраивают? Человеку почти всегда либо слишком жарко, либо слишком холодно, либо слишком влажно, либо слишком сухо, либо слишком ветрено. Я никакого внимания на сирокко не обращаю. Почему же Денис должен обращать? Он, в отличие от многих, на дурака совсем не похож. И на вашем месте я бы не стал слушать Кита. Кит слишком склонен к преувеличениям.
Мистер Херд почувствовал некоторое облегчение. Какой все-таки разумный человек, уравновешенный, твердо стоящий на земле. Идеальный ученый. Сирокко для него не существует. Он держится в стороне от человеческих слабостей и страстей.
Было совершенно ясно, что епископ ничего не слышал об истории с baloon captif.
-- О себе могу сказать только, что мне ваш южный ветер начинает досаждать, -- сказал он. -- Я давно уже не чувствовал себя хуже, чем сегодня. Ффу! Душно! Дышать нечем. Рубашка липнет к спине. Давайте присядем.
Они нашли скамью с видом на море и на вулкан. Население острова успокоительно прогуливалось перед ними туда-сюда.
-- Здесь всегда такая погода? -- осведомился мистер Херд.
-- Эта весна немного теплее обычной. Или может быть следует сказать, что лето началось несколько раньше. Сирокко год за годом один и тот же, хотя между живущими здесь иностранцами существует что-то вроде договоренности, в силу которой они каждый сезон утверждают, что так худо здесь еще не было. Каждый год повторяют одно и тоже.
-- А что на этот счет говорит ваш Перрелли?
Мистер Эймз недоверчиво взглянул на епископа.
-- Подсмеиваетесь надо мной, -- сказал он. -- И по заслугам, нечего было утром столько болтать. Боюсь, я вам страшно наскучил.
Но епископа и вправду интересовал ответ на этот вопрос.
-- Ну что же, тогда могу вам сказать, что монсиньор Перрелли едва упоминает о южном ветре. Он перечисляет другие ветра, называет некоторые из основных якорных стоянок острова, отвечающих разным ветрам и временам года. Он также извлек из старых хроник записи о больших штормах 1136-го, 1342-го, 1373-го, 1460-го годов и так далее, нигде, впрочем, не говоря, что они приходили с юга. Он сообщает, что воздух здесь приятен, ибо смягчен мягким морским бризом. Само слово сирокко встречается на его страницах только один раз и то в связи с жалобой по поводу преобладания этого ветра на материке.
-- Старый пустозвон!
По телу мистера Эймза прошла легкая дрожь. Но он снова заговорил несколько более увещевательным тоном:
-- Он был историком своего времени, покладистым господином, рассказывающим таким же людям, как он, то, что должно было их заинтересовать. Именно это и делает его труд привлекательным для меня: в нем видна личность автора. Факты, которые он записывает, будучи сведенными воедино с теми, которые он замалчивает или скрывает, позволяют так глубоко проникнуть в изменчивую человеческую натуру! Реконструировать характер человека и его время можно ведь не только по тому, что он делает или говорит, но и по тому, что ему не удается сказать или сделать.
-- Современные историки не таковы, -- сказал мистер Херд. -- Они из всех сил стараются дать вам истинную картину. И читать их иногда довольно скучно. Я бы с удовольствием позаимствовал у вас Перрелли на день, на два, если бы вы не возражали.