***
Зоя решила приходить в бассейн после полудня. Лучше жара, чем очередная стычка. В бассейне было тихо и почти пусто.
- Какой сегодня жаркий день, - сказала Зоя, подплывая к пожилой женщине, которая медленно и осторожно делала упражнения с водяными гантелями. В воде она казалась крошечной, с тонкими ручками, и было непонятно, как ей удаётся так ловко управляться с гантелями. Резиновая шапочка прикрывала её волосы. На сухом морщинистом лице сияла улыбка.
- Да, но зато как прекрасно в воде, места сегодня много, и заниматься никто не мешает. Вы не волнуйтесь, я не вас имела в виду. Вы мне не мешаете, - ответила женщина, продолжая улыбаться. Она говорила тихо и с лёгким акцентом. - А вы здесь, наверное, новенькая? Я вас раньше не видела, - дружелюбно продолжала она. - Я слышу, у вас тоже небольшой акцент. Меня зовут Ханна, а вас? Вы откуда?
- Зоя. Я из Львова, ответила Зоя и только собралась продолжить, что живёт здесь уже много лет, как увидела, что у женщины мелко задрожали губы.
- Зося? И цо, паненка, мове по польску?
- Нет, совсем помалу, потрошку розуме, но всё запамятовала, давно уехала, - забормотала в ответ Зоя на чудовищной смеси из русского, польского и украинского, лихорадочно припоминая польские слова. - И зовут меня Зоя, а не Зося.
- Так вы русская? Доброжелательная улыбка почти в одно мгновение сползла с лица старой польки. Её, только что посверкивающие глаза, поблекли и сузились в маленькие щёлочки. Поспешно отворачиваясь от Зои, успела добавить: «Не люблю я русских. И язык ваш слышать не хочу!»
.
«Нет, мне определённо не везёт на людей. А ведь вначале производила впечатление такой симпатичной старушки. И, вообще, за что? За что такая неприкрытая ненависть к русским? Ну что, мне в бассейн совсем уже не ходить? А нога?», - рассуждала сама с собой Зоя по дороге домой.
На следующий день в бассейне Ханна подошла к Зое первой.
- Вы извините, меня, Зоя. Я погорячилась вчера. Не надо было мне так… Вы мне только на один вопрос сейчас ответьте, только честно. Вы Америку любите?
- Конечно. Я ведь здесь давно живу.
- Это не ответ на мой вопрос. Вы по-настоящему благодарны Америке за свою жизнь? - продолжала Ханна.
- Да, Ханна, да! Но, у меня к вам тоже вопрос. Вы за что русских так ненавидите? Я вот, например, русская еврейка, а жила в Украине. И давно уже считаю себя американкой. Нас здесь всех русскими называют, без разбора. Но русский - это мой родной язык, и мне очень обидно. Мы ведь, кто мог, не от языка убежали, а от антисемитизма и советской власти.
- Беженцы? - с горькой усмешкой спросила Ханна. Хорошо, Зоя, я вам расскажу как-нибудь про настоящих беженцев. Только не сейчас. Тяжёлый это разговор.
***
Разговор действительно оказался тяжёлым для обеих. Иногда он длился по несколько минут в день, иногда по несколько часов, прерывался и возникал снова. И через несколько недель Зое стало казаться, что ближе и роднее Анечки, как она стала её называть, у неё уже давно никого не было.
- Я, Зоя, везучая! Сколько раз от смерти уходила... Мою жизнь Америка спасла, за что я ей по гроб буду благодарна, - рассказывала Ханна. - Я с родителями до войны в Кракове жила. 30-го августа отпраздновали моё 17-летие, а второго сентября немцы заняли Краков. Я плакала, умоляла маму с папой не отправлять меня одной с соседями и их дочкой, подругой моей Зосей, на восток в Галицию, а они ни в какую. «Мы тебя через несколько дней догоним», - клялись они, но не догнали, никогда уже не догнали... Плохо сейчас помню, как нас десять человек на этой подводе уместилось, но мы все добрались до Львова. Только успели поселиться в подвале дома у родни и немного передохнуть, как ваша Красная армия заняла город. 20-ое сентября было, навсегда запомнила.
- Так мы и не поняли ничего: там немцы, здесь русские… Что лучше? Через месяц у нашей львовской родни дом и лавку отобрали, сами они куда-то исчезли. Мы тогда ещё не понимали куда. Нас перевели в бараки, но разрешили за еду работать на советских военных - стирать, убирать, готовить. С каждым днём военных в городе было всё больше и больше, а местных поляков и украинцев всё меньше и меньше. Наших, тех, которые из Польши от немцев бежали, перестали принимать, отправляли обратно на верную смерть.
- Странно было, но нам разрешали говорить между собой на идиш. Так мы и прожили в Львове почти год…
- В конце июня 40-го года вышел приказ всем беженцам с территории Польши, оккупированной немцами, в том числе бывшим польским гражданам еврейской национальности, добровольно собраться на привокзальной площади. Суббота была. На сборы было дано два часа. Тех, кто прятался, арестовывали. Вот так нас из Львова, «чуждых элементов», депортировали в Сибирь, в Красноярский край...