Но когда Женя предложил ей на выбор махнуть в Венецию прокатиться на гондоле или в Лас-Вегас развлечься, у неё дрогнуло сердце. О своей Венеции она ему не рассказывала, но одно то, что Женя посмел унизить Serenissimа, небрежно приравняв её к Лас-Вегасу, навсегда уничтожило все колебания.
Больше Милочка замуж не выходила, а в Венецию поехала одна спустя одиннадцать лет.
Она долго собирала деньги на поездку, учила основы итальянского языка, чтобы правильно произнести названия кале, фондамента, кампьелло, каналов и рио, штудировала все доступные путеводители. Мила, не сбиваясь даже во сне, могла перечислить все сестьеры: Санта-Кроче, Каннареджо, Дорсодуро, Сан-Поло, Сан-Марко и Кастелло. Она учила историю Венеции и биографии всех, кто её прославил. Она читала и перечитывала «Набережную Неисцелимых» Бродского, в очередной раз замирала над стихами тех, кто знал, как признаваться Светлейшей в любви, составляла список картин, фресок и статуй, которые обязана была посмотреть. К поездке Мила была готова. Она сняла квартиру в Сан-Поло, как только сойдёшь с Риальто недалеко от рыбного рынка, на целых 16 дней - более чем достаточно, чтоб разобраться в её отношениях с этим городом...
На третий же день всё пошло кувырком. Все дни, заранее расписанные Милочкой по часам, с учётом маршрута, не желали подчиняться намеченному распорядку. У каждого дня был свой ритм, своя мелодия, своя режиссура. В этом спектакле без начала и конца, ты мог быть только зрителем, полностью зависящим от смены декораций.
Милочка то неслась увлекаемая туристским потоком к площади Сан-Марко, то полдня могла просидеть в тёмном уголке на сырых ступенях у воды, вслушиваясь в плеск волны, то оказывалась в местах, которых не было на карте и где воздух «розоват от черепицы». Дней через десять она поняла, что никаких запланированных шестнадцати дней ей не хватит, как и не хватило бы всей жизни, чтоб познать этот город.
«Трясина, волшебная трясина, стоит только один раз попасться и утянет за собой», - приговаривала она, стоя перед входом в небольшую картинную галерею. К её удивлению хозяином оказался англичанин. Мила обрадовалась, что наконец-то может поговорить на знакомом языке с человеком, который никуда не спешит. Ответ англичанина на её вопрос, как долго он живёт в Венеции, уже не казался странным: «Ты понимаешь, Мила, я приехал сюда из Лондона в 1979 году туристом на 9 дней…»
Мила выскочила из галереи, опять бормоча про себя «трясина, волшебная трясина…»
Она так и не смогла заснуть в эту ночь. Под утро она успокоилась, убедив себя, что таким волевым женщинам как она, всё под силу, и никакой роковой любви они не подвластны.
Через три дня нужно было улетать домой, а Мила, забросив карту и фотокамеру, всё бродила и бродила без цели, наугад. Её молчание сменялось шёпотом, минутное прозрение - руководством к действию. Мила даже не замечала, что почти всё, что она шептала самой себе, было уже сказано другими раньше.
- В самое первое знакомство город, в котором нельзя отделить воздух от воды, замутил зрачок и занозил сердце.
- На взаимность рассчитывать не приходится, и никакие уловки тебе не помогут. Венеция никого не любит кроме самой себя. И тебе остаётся быть счастливой только от того, что она есть. Ты уже заработала право продолжать её любить, страдать и поклоняться.
- Когда тебя раздавит тоска, ты можешь вспомнить и услышать плеск волн, и скрип весла, и крики чаек у Лагуны. Радуйся, что иногда слух милосердней глаза, и ты не сможешь навечно удержать в памяти неземное посекундное изменение пейзажа.
- От попытки восстановить каждое мгновение ты можешь сойти с ума. А лучше всего постарайся забыть, так как вытерпеть такую красоту можно только дважды: в первый раз, чтобы мучиться ею, надеясь на встречу всю жизнь, и в последний, когда готов умереть...
- Я ещё не готова, значит, вернусь ещё раз, - уверяла она себя.