Боль утраты и несправедливости была такой сильной, что высушила у Бориса и слёзы, и саму любовь.
Казалось, что от матери в доме не осталось ни следа, кроме бумажек, заверенных у нотариуса. Её книжные полки были пусты, в шкафу болтались пустые вешалки, в смартфоне не было ни одного контакта. В компьютере не осталось ничего, что могло бы напомнить о маминой жизни. Все письма были уничтожены, даже музыки, которую она любила и сохраняла в специальных фолдерах, и той не стало. На флешке сохранилось с десяток Борькиных детских фотографий, а её - ни одной. Как будто матери никогда и не было. Боря стал одержим идеей немедленно разыскать что-то личное, принадлежавшее только ей.
И только когда он нашёл в её ванной комнате случайно завалившийся за дно ящика пустой флакончик ее любимых духов, его прорвало. В одну минуту он из взрослого превратился в одинокого мальчишку, которому так не хватало мамы. По ночам Борька ложился в мамину кровать, вдыхал знакомый запах из пустого флакончика, и в нём нарастала страшная обида и горечь:
«Всё - ложь! Всю жизнь от тебя я слышал одно враньё. Это не я, а ты со своей Лолой предали меня. Какое ты имела право мне ничего не сказать о своей болезни? Как ты посмела лишить меня возможности попрощаться с тобой, быть с тобой, когда тебе плохо? Ты, умирая в хосписе, посылала мне текстовки с Гавайских островов. Всю жизнь ты решала за меня, каким я должен быть, чем мне заниматься, сколько я стану зарабатывать. Ты никогда в меня не верила, как не верила никому на свете. А может, ты сама виновата в том, что тебя предавали? Возможно, и мой отец тебя из-за этого бросил? Ты ведь и о нём мне ничего не рассказала». Но чаще он метался, не находя себе места: «Мамочка, я же теперь совсем один…»
Спустя месяц Борис стоял одетый, собираясь выйти по делам, когда снова раздался телефонный звонок от Гарри. На этот звонок, как и на все предыдущие, Борис не ответил. Как такое расскажешь даже близкому другу…? К тому же, и дороги у них уже разошлись...
Готовиться к экзаменам Борис тоже не стал:
«А на кой хрен, когда у меня скоро будет миллион. Может, стоит купить лодку»?
ТАЙНА
Слова – обманщики. Обещают взять с собой в плавание
и потом уходят тайком на всех парусах,
а ты остаёшься на берегу.
М. Шишкин. Письмовник.
Дора Ефимовна караулила почтальона уже шестой день. Вот и сейчас он, недовольный её назойливостью, пробурчал: «Ну что вы все ходите за мной? Нет вам никаких писем, если бы были, достали бы тогда из почтового ящика, как все нормальные люди. И что вам так не терпится? Наследство ждете, что ли»? Смягчившись, он добавил: «Да не расстраивайтесь вы так, пишут вам, пишут, получите вы своё долгожданное письмо не сегодня, так завтра».
Дора Ефимовна, молча кивнув головой, стала медленно взбираться по ступенькам на шестой этаж. Лифт, по обыкновению, не работал, и она вынуждена была делать остановки, чтобы передохнуть. Несмотря на отсутствие тяжелой сумки с продуктами, сегодняшний подъём казался ей труднее привычного. Безусловно, возраст, одышка и подагрические ноги играли свою роль. Намного хуже было внезапное понимание, что письма не будет ни завтра, ни потом, и что с её нелепой фантазией пора распрощаться. Почтальон сказал что-то о наследстве… Да, это письмо могло бы быть чем-то вроде наследства, несомненно, бесценным подарком, доказательством для самой Доры, что последние пять лет прожиты не напрасно. Она рухнула без сил на кушетку, не снимая пальто, только стащив с ног свои тяжелые ортопедические туфли.
Сколько душевных сил она вложила в него, в свою «лебединую песню», неужели всё зря? Он пообещал прислать письмо. Нет, не по электронной почте, а настоящее письмо, написанное от руки, жанр уже почти забытый в наш век новых технологий. Письмо, которого она ждала, вряд ли претендовало бы на роль образца художественного текста или представляло бы интерес в стилистическом отношении. В этом псевдо-дружеском письме автор, как всегда, был бы максимально вежлив, немногословен и учтив. Искренне поблагодарив Дорогую Дору Ефимовну за бесконечно благосклонную оценку его творчества, он, слегка кокетничая, занизил бы самооценку. Затем, одарил бы её вежливыми комплиментами за тонкость ума, понимание и профессионализм. Так как он не любил писать о себе и о своих планах во всём, что не касалось литературы, Дора никаких сюрпризов не ожидала, но питала тайную надежду разглядеть между строк что-то более существенное. Дора умела домыслить, заполнить пробелы, ей хватило бы и тонкого намёка. В конце концов, она имеет право на это письмо, где почерк является своего рода ДНК личности, так же, как имеет право и на саму личность!