Всё началось за ужином с появлением дорогой бутылки вина с карточкой «Вon voyage» на их столе. На немой вопрос им указали в сторону бара, за стойкой которого сидел улыбающийся незнакомый господин приятной скандинавской наружности. Потом, когда она с Ритой сидела с ним за стойкой бара, Аня отмечала про себя его достоинства: мягкий баритон, плавная английская речь с лёгким европейским акцентом, умные серые глаза под высоким лбом, безукоризненно сидящий костюм на худощавом теле. Похоже, её ровесник, а сохранил мальчишескую улыбку, даже намёк на ямочку на одной щеке. Он оказывается везде бывал, причём не раз, и рассказывал об этом так живописно, что Аня предположила, что он турагент. А как он настаивал, чтоб они не пропустили экскурсии в Севилью и в Сантьяго де Компостела... - Он наверняка турагент, - предположила она. - И такое лёгкое, приятное, а может и полезное знакомство... Еще бокал вина, и ещё… Беседа затянулась. Вот уже и Рита, скучая и позёвывая, ушла в каюту...
А к часу ночи Аня была в незнакомца почти влюблена.
- Лёгкий летний роман, - думала она. - Почему я не могу позволить себе лёгкий роман, тем более, что спать всё равно надо с Риткой в одной каюте... Самое смешное, что мы даже толком не представились, и протянула руку.
- Анна. Приятно познакомиться.
- Ганс. Из Кёльна. Мне тоже.
Аня от неожиданности вздрогнула и, пролепетав, что ей срочно надо уйти, пулей выскочила из помещения. Ганс нашёл её на палубе.
- Анна, почему? Вы еврейка? Из России? Какой же я болван, мне надо было сразу сказать, что я немец. Я думал, вы догадались.
Ни о чём Аня не догадалась. А иначе не было бы ни этого дивного вечера, ни вина, ни разговора. Она всю жизнь не любила и избегала немцев, от звуков немецкой речи ей становилось тяжело дышать, и ничего она с этим поделать не могла, да и не хотела. И в Германию ни разу не захотела поехать. И этого немца она не хочет ни видеть, ни слышать. Мало что ли дома в Америке обаятельных интеллектуалов? Всю поездку испортил...
Аня порывалась уйти к себе в каюту, но Ганс просил выслушать его, и они просидели на ступеньках на палубе почти всю ночь, пока она окончательно не замёрзла в своём чёрном длинном платье с голой спиной. А он говорил, снимал и надевал очки, и снова говорил, и Ане было стыдно его прерывать. Невозможно было прерывать человека, который искупал чужую вину, оправдывался перед ней, Аней за то, что произошло ещё до их рождения…
Ане почему-то вспомнились строчки поэта «Мы нынче для уюта ставим свечи, а не для искупления вины». Она думала, что Ганс намного лучший человек, чем она, что у неё в доме даже на шабат, и то редко зажигают свечи, и что за такое покаяние, наверное, надо научиться прощать. А она так и не научилась и вряд ли когда-нибудь сможет.
Ритка, увидев её утром, неодобрительно покачала головой, но когда вечером после отплытия из Малаги в дверь каюты постучался портье, с трудом удерживающий в руках три дюжины свежих роз, не выдержала: «Ну и сучка же ты, Анька!»
Розы не вяли, каждый день они раскрывали свои новые бутоны и, отразившись в зеркале алым лучом, раскрашивали убогую каюту. Впрочем, несколько следующих дней она в свою каюту заходила только переночевать. На Риткины вопросы отвечать отказывалась, и все дни проводила с Гансом. «Какой к чёрту лёгкий роман», - думала она, понимая, что влюбилась в него не на шутку. Более интересного собеседника она уже давно не встречала. Казалось, что за эти несколько дней они узнали друг о друге всё. «Нет, не случайно мы встретились, - пришла она выводу Аня. - Мне его Бог послал, чтоб я простила их всех».
***
Поездка подошла к концу. В Дувре все собрались на палубе. Начали подавать автобусы. Ганс стоял рядом с высоким стариком в шляпе и искал глазами Анну. Он хотел попросить у неё разрешения написать или позвонить. Маленькая, изящная с дорожной сумкой и огромным букетом роз она, улыбаясь, подошла к ним сама.
- Отец, я хотел тебя познакомить со своим новым другом Анной. «Guten Morgen», - произнёс старик и слегка кивнул головой, лениво взглянув на Анну. Но вдруг насторожился, его взгляд стал острым и пронзительным, сощурившиеся мутные глаза словно приобрели другое видение.