О, Боже, о каких гарантиях вообще можно говорить? Кто мог знать, что интересный, крепкий и здоровый мужик может сгореть за три месяца от этой напасти, промучившись от чудовищных болей, и оставить свою добрую фею вдовой в 56 лет? А ведь через неделю должна была быть 35-ая годовщина их свадьбы. Она всё ещё чистила зубы, стараясь уничтожить мерзкий вкус алкогольно-табачного перегара, когда вдруг вспомнила утреннее сообщение на автоответчике «я знаю, что тебе надо пройтись после вчерашнего вечера». «А что было вчера вечером такого, что Анька знает? Годовщина! - вдруг вспомнила Фира. - Чужая годовщина свадьбы…»
Фира залезла под душ и долго стояла под тремя струями воды. Они били и терзали её совсем ещё не старое тело, пытаясь смыть эту жуткую налипшую грязь со вчерашнего вечера: чужой праздник, людей, вино, оркестр, танцы и слова той женщины, обращённые к ней, Фаине… А эта снисходительная жалость? Какая чудовищная несправедливость…
Всё было несправедливо! Почему она должна была остаться одной так рано? Уже одиннадцать месяцев, как она спит одна в этой широкой двуспальной кровати. Вернее, лежит и думает, что люби она своего преданного Лёнчика хоть немного, может он бы и не умер так рано? А может, он догадался? Понял, что она несчастлива, что всё её высокомерие творческой натуры - это лишь сублимация неудовлетворённого женского начала, и позволил тоске и болезни сожрать себя, чтобы дать ей долгожданную свободу? Она ведь и не пишет уже давно, и не рисует… Так, покажет знакомым очередной плагиат или старьё, чтоб доказать какой она молодец… Они всё равно не разбираются, что её, а что чужое…
«Да, большой молодец», - ухмыльнулась Фира, вспомнив как неделю назад, сгорая от нахлынувшего желания, поехала ночью в соседний городок, зашла в бар для дальнобойщиков и уже через 15 минут кричала от удовольствия, выгнувшись дугой на пассажирском сидении трака. И никакой тебе поэзии - мужик сорвал с неё кружева и выдрал как сидорову козу. А у неё до сих пор ноги дрожат. Но этого никто не знает и не узнает никогда. Она умеет себя держать на людях.
***
Вот только вчера... Ох, этот чужой праздник... И только она - одна, все остальные парами. «Приглашение на казнь», - думала Фира накануне, тщательно одеваясь и мысленно давая себе установки: всего должно быть в меру на моём лице - и макияжа, и выражения радости за чужое счастье, и чуточку скорби. Говорить только о поэзии, только вот с кем? Она слишком хорошо всех там знала. Начнут подходить по одному и на ушко выражать соболезнования, а после, кричать пьяными голосами «горько» и «за молодых».
Чуткие хозяева празднества учли щекотливость ситуации и познакомили её с новой парой.
- Фаина, это тоже наши друзья. Очень интеллигентная пара. Вам есть о чём поговорить. Странно, что вы незнакомы. Он же поэт, я тебе рассказывала, давала читать его стихи… и жена его тоже очень продвинутая…
Пара была такого же возраста, может чуть постарше, и на первый взгляд казалась симпатичной. Особенно он. Мягкое интеллигентное лицо, умные глаза, никакого намёка на живот. Она - радостная, с сияющими светлыми глазами на смуглом лице, с хорошей фигурой и с какой-то особой харизмой. «Нет, не верю, уж слишком интересная баба для интеллектуалки. А ведут себя как влюблённые. Да нет, такого быть не может, что-то там не так».
Фирину проверку на вшивость новая пара прошла блестяще, правда поэт слишком скоро отошёл в сторону, не высказав большого энтузиазма от знакомства. Его жена оказалась более терпеливой к показу Фириной живописи на мобильном телефоне, которая явно напоминала ей картины Модильяни, но не подала виду и перевела тему на буддизм.
Гулянка в ресторане шла своим чередом, а Фира, оставшись одна за столиком, в то время, когда все плясали под оркестр, подливала и подливала себе вина. Через час, она уже не притворялась, что ей весело. Как же она ненавидела всех этих глупых квочек, которые прижимались к своим пузатеньким и лысоватым партнёрам, делая вид, что они до сих пор любят друг друга. Обида за себя и чудовищная зависть росла, как на дрожжах, с каждым выпитым бокалом. В какой-то момент она даже всплакнула.