Их мальчик погиб не в массовой перестрелке, не от руки террориста, не по политическим мотивам, не из-за ненависти к «чужим»... Их мальчик погиб самой нелепой смертью ровно за две недели до своей свадьбы.
Мэдлин настояла на кремации. Тони не противился, боялся услышать ещё раз её звериный вой.
22-го Мая, в День Скорби, она высыпала из урны в тихие воды Мéрси прах единственного сына. И только уже потом, подойдя к двери их дома, она хрипло сказала Тони «Уйди!», и замолчала.
***
С того дня прошло три месяца и девять дней...
Тони вздрогнул от телефонного звонка мобильника. Звонила Мэди: «Тони, приезжай, пойдём вместе на реку. Я хочу, чтоб ты сказал кадиш!»
НАСМЕШКА СУДЬБЫ
1.
После тяжелого рабочего дня, лёжа в постели, Маша медитировала под монотонный голос Луизы Хэй. На 97-ой из ста жизнеутверждающих установок «я здорова, меня ничего не беспокоит», её растолкал Миша. «Тебе Элька звонит, говорит, что срочно», - сказал он, протягивая жене мобильник.
«Ты мне нужна! Приезжай»! - прозвучал в трубке настойчивый голос подруги.
«Сейчас? Что-то случилось? У твоих всё в порядке? - забеспокоилась Маша. - Давай перенесём на завтра, у меня спина разламывается», - попросила она. Безапелляционный Элин ответ «Сейчас!» не оставил ей выхода, как кряхтя, подняться с постели. «Завтра не забыть пойти на иголки», - вспомнила она, натягивая на себя спортивные штаны под Мишино бурчание.
- Маша, что же ты такая бесхарактерная! Элька свистнула, и ты уже бежишь… Ты что, забыла, как она тебя обидела? Ты потом несколько месяцев пролежала, в себя прийти не могла. Она тебя даже с днём рождения не поздравила, подружка называется…
Маша была уже у двери, а муж всё не унимался.
- Ну, куда ты в ночь едешь? Нет, вас баб никогда не поймёшь…
- Миша, а что тут понимать? Эля первый раз за пятьдесят лет нашего знакомства у меня что-то попросила. А ты «бабы, бабы». Значит, я ей нужна!
До Санта Моники даже в девять вечера ехать пришлось почти 40 минут. Дорога была знакомая, не первый год Маша туда ездила, и она даже не заметила, как погрузилась в воспоминания.
Они с Элей действительно были знакомы ровно полвека - с тех пор, как посадили их, семилетних, за одну парту. Пару лет они по-детски настороженно приглядывались друг к другу, а потом сдружились. Странная эта была парочка - совершенно неподходящая на первый взгляд. Маша - хорошенькая, тоненькая, спортивная. Эля - пухленькая, неуклюжая, подслеповатая, с громадными очками на круглом, как шар лице. Их в школе и прозвищами наградили: Машка - хохотушка, Элька - тихоня. Так всё и было: Машу хлебом не корми, дай поболтать да посмеяться, а Эля в книжки зароется, слова из неё не вытянешь. Но это для других, а когда они оставались наедине, никак не могли наговориться: и о страхах своих детских, и о сомнениях, и о любви. Обе знали, что никогда и никому не расскажут о своих минутах откровения, и что такое доверие к другому человеку – редкость.
После школы дороги их разошлись. Эля уехала в Москву и поступила в Первый Медицинский. Машу, несмотря на пятую графу, приняли в местный Политехнический институт. Пару лет они переписывались, а потом… А потом началась взрослая жизнь, у каждой своя, так и потерялись навсегда.
Как же они удивились, когда спустя много лет, гуляя по Променаду в Санта Монике со своими семьями, случайно встретились.
«Этого не может быть, откуда ты здесь? Как давно?» - перебивали они друг дружку, жадно вглядываясь в знакомо-незнакомые лица. Хотелось всё расспросить, рассказать, познакомить с мужьями и детьми, и больше уже не расставаться. Довольно долго, встретившись вдвоём в кафе, они вздыхали «а помнишь…», и эта связка была важнее всего. Разглядев друг друга поближе, обе поняли, что совершенно они разные, и не только внешне.
Маша за эти годы раздобрела (где эта тонкая талия и торчащая попка), стала домоседкой и кудахтала над своим Мишей и детьми, как над цыплятами. Работа с 9-ти до 5-ти в строительной фирме её вполне устраивала, а дома – обед, телевизор и книжки о чужой любви. Миша-Маша были образцовой семейной парой: ни ссор, ни скандалов, вся жизнь была распланирована наперёд. Они даже внешне были похожи – два румяных колобка.