Выбрать главу

Впрочем, она сама виновата, нечего было поддаваться на Ленкины уговоры «выйти в люди».

      «Мне и дома хорошо, и не надо мне людей, ни новых, ни старых. Я что хочу, то и читаю, о чём хочу, о том и думаю, - спорила она с давней подругой. - Я не публичный человек, не стану свои внутренности выворачивать наизнанку».

Только себе Лиля признавалась, что думает в основном о своём одиночестве, а по ночам часто о Марике.        Ах, прижаться бы к нему, почувствовать его родное, такое знакомое ей тепло хоть на одну ночь… Но его уже три года как нет… Тоска пустая…

      Подливая себе кофе на кухне, Лиля по привычке включила телевизор. В новостях разоблачали очередного правительственного деятеля в сексуальных домогательствах и требовали его немедленной отставки.

Лиле опять вспомнился сон с протянутыми к её телу руками… «Это был только сон», - успокоила она себя и замурлыкала свою любимую песню Владимира Музыкантова:

Тоска пустая…

О, безнадежность…

О, да помилует их Бог!

***

На кухне настойчиво зазвонил телефон, перебивая монотонный звук телевизора и опус Музыкантова в Лилином исполнении.

Лиля нехотя сняла трубку.

- Лилька, ты, что это на свой мобильный не отвечаешь? Я с утра пробую до тебя дозвониться по двум телефонам, - требовательно выговаривала подруге взволнованным голосом Ленка. - Ты уже пришла в себя после вчерашнего? Ты ведь у нас не пьющая, я тебя в жизни такой не видела… Я даже ехать к тебе собиралась... Мне Миша уже три часа названивает, тебя ищёт. Ты на его звонки тоже не отвечаешь.

- Лен, давай завтра поговорим, хорошо? Какой ещё Миша? Я спать хочу, - зевая, пробормотала Лиля.

- Что значит, какой Миша? Миша, с которым ты вчера весь вечер флиртовала… Симпатичный такой, из Бостона недавно переехал, художник. Все бабы, у которых хоть капля эстрогена осталась, чуть от зависти не лопнули, на вас глядя, - затихла на секунду подруга, но тут же продолжила. - Лилька, не говори мне, что ты такого мужика забыла… Неужели ты не помнишь, как ты сама ввела свой номер мобильника в его телефон и наказала, чтоб он с самого утра обязательно отзвонил. Вот он, бедный, и звонит, только без толку. Да, проснись ты, соня, найди и проверь, в конце концов, свой телефон! Позвонишь мне потом, отчитаешься.

Как Лиля не старалась, провал в памяти зиял рваной раной по-прежнему. Там никакого Миши не существовало, и существовать не могло. Всё, что Лиля могла вспомнить о второй половине вчерашнего вечера - только то, что второе отделение концерта она слушала со двора. После нескольких попыток из дыры памяти Лиле удалось извлечь непринуждённую беседу шёпотом с кем-то незнакомым и давно забытое ощущение невесомости в теле… Спрашивать подробности у подруги было стыдно.

Лиля в полной растерянности включила свой мобильник. От адресата с незнакомым ей номером в её телефоне сохранилось несколько оставленных сообщений. Приятный баритон на автоответчике просил перезвонить, надеялся на скорую встречу и просил посмотреть на посланный им эскиз. Лиля открыла текст. Там действительно был эскиз. Эскиз женского лица. Эта улыбающаяся одними глазами женщина, но излучающая свет даже в карандашном наброске, была смутно похожа на Лилю. Такой Лиля не помнила себя уже давно.

                                    ***

      Вечером Лиля перезвонила загадочному Мише, и, набравшись мужества, честно призналась, что совершенно не помнит ни его лица, ни их разговоров. Миша только рассмеялся. Оказалось, он целых два часа охмурял её совершенно напрасно, и теперь придётся начинать всё заново. Встречу назначили на следующий день в кафе неподалёку от Лилиного дома.

Прежде, чем выйти из дома, Лиля долго и придирчиво разглядывала своё отражение в зеркале. На неё смотрела стройная, элегантно одетая и совсем ещё не старая женщина. Даже из глаз исчезла «вся скорбь еврейского народа». «Батюшки, завтра же Ханука - время чудес», - улыбнулась Лиля и поразительно стала похожа на женщину с эскиза.

На свидание она отправилась пешком, не переставая удивляться, как этому незнакомцу удалось разглядеть её, настоящую Лильку с солнечными зайчиками в янтарных глазах.

За ней следом шагал её любимый опус:

…Снега растают,

А каравеллы оживут.