Бывали такие случаи, что бедный бурят принимал крещение по нескольку раз. Окрестят его раз, оденут, обуют и сладко накормят; пойдет он в свой улус рассказывать своим о хорошей русской вере и через несколько времени снова является под другим именем, объявляя о желании перейти в христианство. Опять он получает крест, рубашку, халат, шапку, сапоги и проч.
Рассказывали, что хамба-лама, получая от русского правительства известные права, обязывается не мешать распространению христианства между бурятами. Мешает он или нет — кто знает? Известно только то, что доход с бурятских кумирень он получает в весьма приличном количестве и терять его во всяком случае ему было бы очень прискорбно…
В последнее время русская миссия имеет свою резиденцию в Посольском монастыре на берегу Байкала. Один мой знакомый был очевидцем, как наши миссионеры обращают бурят.
Большая часть бурят знают по-русски, но при появлении незнакомого лица, кто бы он ни был, наотрез отказываются от этого знания: — толмач угый (переводчика нет) — да и только; хоть вы их принуждайте угрозами, хоть упрашивайте, буряты все будут отделываться своим: — толмач угый, — пока не увидят безопасности разговора по-русски. Приезжает миссионер в бурятский улус и, получив «толмач угый», начинает говорить через переводчика. Буряты стоят и сидят около него в юрте и, по-видимому, с вниманием слушают проповедь миссионера. Долго и много говорит миссионер, буряты все слушают, тихонько вздыхая и почесывая лбы.
— Ну что же, бедные дети степей, видите ли, какая прекрасная, святая и чистая вера христианская! — заключает свою речь миссионер.
— Вера хороша; славная, хорошая вера, — отвечают ему некоторые из бурят, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну так что же еще думать? Принимайте святое крещение, будете дети православной церкви и угодны Господу Богу, — избавитесь от вечной муки, которая вас ожидает за поклонение поганым и скверным идолам…
Буряты слушают, сохраняя молчание.
— Что же вы задумались, несчастные жертвы ада и вечных мук? Неужели вы предпочитаете вашу греховную веру истинному и праведному учению Христову? — спрашивает миссионер.
— Вера уж хороша, больно хороша, чудная вера! — говорят опять буряты, почесывая плохо выбритые лбы.
— Так что же еще вам нужно? Сами поняли, что хорошая вера, — спешите же принять святое крещение!
— Холодна теперь больно погода; вот уж лето подойдет, тепло будет, тогда уж можно креститься, — отговариваются буряты.
Миссионер уезжает в полной уверенности, что с наступлением лета буряты перейдут в православие. Приезжает он летом и начинает опять уговаривать бурят.
— Ну вот и лето наступило благодатное, «приспе день спасения». Спешите примкнуть к стаду Христову, — говорит он им.
— Теперь тепло уж, больно тепло, — отвечают буряты, — можно хреститься… только вот что… ребята наши все по полям… кто скот пасет, кто чево… Вот ужо осенью все соберутся, тогда и хреститься хорошо будет…
Приезжает миссионер осенью и начинает снова доказывать бурятам преимущества христианской веры перед нечестивым идолопоклонством. Опять поддакивают ему буряты — хоро-о-шая вера, чудная вера! — и опять отнекиваются под каким-нибудь предлогом.
Один из горяченьких миссионеров, вероятно не имея силы выносить подобные отговорки, сожег их кумирню, желая этим доказать бурятам, что боги их бессильны и не спасут своего поганого храма.
Боги действительно оказались бессильны: сухие бревна старого здания скоро охватило пламя, ветерок явился на подмогу и в полчаса кумирня сгорела до основания. Буряты стояли, смотрели и молчали. Миссионер сказал им еще несколько поучений, приводя в пример бессилие их поганых богов. Буряты опять слушали и опять похвалили русскую веру.
— Хо-ро-о-шая, чудная вера.
Миссионер уехал в Посольский монастырь. Но не прошло месяца, как буряты составили прошение и подали его в Иркутск. Писали они, что миссионер сожег их кумирню и всех богов, в ней находившихся, и что вместе с их богами сгорела икона, чтимого ими, Николая Чудотворца.
Чем кончилось это дело — мне неизвестно. Может быть даже, этого ничего и не было, может быть, люди, недовольные деятельностью миссии, сложили эту сказку; а если так, то тем лучше. Но я все-таки ее печатаю, хотя для того, чтобы дать понятие, какие сказки могли складываться в известное время, в известной местности. Эта сказка, если не содержит и капли справедливости, тем не менее имеет свое историческое значение, как материал, с помощью которого можно доискаться какой-нибудь истины и, наконец, понять, отчего фантазия автора была настроена так, а не иначе, отчего составлена такая сказка, а не другого какого-либо содержания…
Маймайтчин[13]
I
Наши первые торговые сношения с Китаем были открыты не частными лицами, не торговою компаниею, а самим русским правительством, которое до первой четверти XVIII столетия отправляло, в известное время года, русских чиновников с нужными товарами внутрь Китая. Чиновники добирались с караваном до г. Пекина и, в обмен на привезенные товары, получали разные произведения Китая, как то: шелковые материи, фарфоровую посуду и проч. Чаю в то время требовалось мало и его вывозили из Китая в весьма ограниченном количестве.
В 1727 году приезжает на границу России и Китая уполномоченный от русского правительства граф Савва Владиславич Рагузинский и с того времени начинается (с русской стороны) основание г. Троицкосавска и торговой слободы Кяхты, а со стороны китайцев города Маймайтчина.
Первые торговые сделки русских с китайцами производились периодически: к декабрю месяцу в Маймайтчин китайцами и в Кяхту русскими привозились чаи и товары, начинался обмен и к январю дело оканчивалось, не возобновляясь до зимы следующего года. Так продолжалось до последней четверти XVIII столетия; но с этого времени между Кяхтой и Маймайтчином обмен товаров делается все чаще и чаще и к началу XIX столетия китайцы открывают в Маймайтчине постоянные склады чая. Прежние товары, привозимые ими в более или менее значительном количестве, как то: далемба и китайка (бумажные ткани), чисуча, канфа (шелковые ткани), фарфоровые вещицы и проч. и проч., — отодвигаются на задний план, а первое место занимает кирпичный и байховый чай.
До 1853 года торговые дела русских с китайцами шли превосходно, несмотря на то, что для этих торговых дел существовало положение, по которому купец не имел права променивать свои товары дешевле известной цены, точно так же не имел права покупать у китайцев чай на монету.
С 1853 года начинается возмущение в южном Китае и с этого времени на китайских рынках падают цены на мануфактурные товары, а требуется золото и серебро; на Кяхте обмен товаров уменьшается и золотая и серебряная монета находят себе сбыт контрабандным путем, в огромном количестве.
С 1856 года русское правительство находит нужным принять во внимание просьбы купцов и открывает в Кяхте свободную торговлю, с ограниченным выпуском золотой русской и серебряной иностранной монеты. Торговля в это время достигает до 13 1/2 миллионов фунт. вывоза чая и затем начинает с каждым годом уменьшаться.
В 1860 году, опять вследствие многих просьб русского купечества, на Кяхте дозволяется свободная — в полном значении слова — торговля, но в то же время разрешается ввоз чая через европейскую границу и с этого времени Кяхтинская торговля окончательно рушится и к 1867 году в китайском городке Маймайтчине, вместо прежних двухсот торговых фуз, остается не более десяти, — остальные все заперты и владельцы их выехали из Маймайтчина внутрь Китая.
13
Маймайтчин, или правильнее: Наймайтчин, на китайском языке выражается тремя словами: най (продавать), май (покупать), тчин (место) т. е.: место для продажи и покупки товара; най май, соединенные вместе, означают торговля. Следовательно, Маймайтчин значит торговое место.