— А много попадает за один раз?
— Всяко бывает. Кому какое счастье. Бывает так, что тоню-то не могут человек двадцать вытянуть, лошадей припрягают к столбу да закручивают невод, — так много в нем рыбы попадет; а другой раз и пуда не наберется. Бывает ину пору так, что когда тоня еще в море и неизвестно, будет ли в ней рыба, али не будет, — богатые мужики, на счастье, покупают за глаза всю тоню, что, мол, Бог даст; ну и купит: удастся хороший лов, — в барышах будет, а непосчастливит, так, значит, задаром денежки выложит. Раз как-то купец из Кяхты проезжал, увидел на берегу огни, балагашки эти раскинуты; видит, народу хлопочет около берегу много, шум да говор стоит такой, ну и велел ямщику подъехать, полюбопытствовать захотел значит. Подъехали. Наши ребята и говорят: — Купите, мол, господин купец, на свое счастье тоню. — А что, говорит, вам за это дать? — Пятьдесят, говорят, рублей. — На́, говорит, бери деньги… Господи, говорит, благослови… — Только, ваша милость, стали рыбаки этот невод вытягивать, не могут, — сила не берет, — двух лошадей припрягли; а купец животики надрывает, хохочет. Ребята тянут, — не до смеху им, видят, что прогадали много, а воротить нельзя. Вытянули невод полнехонек рыбой. — Что же, говорит купец, теперь я с этой махиной делать стану? — Почесался, почесался, помолчал, да потом и говорит: — Возьмите, говорит, ребята рыбу себе, да дайте часть в монастырь, за мое здоровье… — Вот тоже и монастырская братия рыбкой промышляет, только у них невода небольшие.
— Куда же вы с берега деваете рыбу? Ведь она может испортиться, если ее так много в одной куче лежит?
— Мы ее солим. Тут же на берегу, как только из воды рыбу вынимаем, сейчас же и солить и в бочки укладывать. Работа в ту пору у нас идет горячая, бабы и малые ребятишки все работают; иной раз еще и нанимаешь со стороны народу, бурят, тунгусов, — всем тогда дела много бывает, только успевай работать. За соленье платим, когда чужие люди эту работу справляют, по 2 р. 50 к. с бочки; да эта цена не одинакова, потому, значит, глядя по улову. Когда хороший улов-то бывает, тогда за соленье цена и до пяти рублей доходит, да тогда не жалко и деньги платить такие, потому рыбки Господь батюшко дает в изобилии[5].
— Говорят, дедушка, соль ваша здешняя нехороша и рыбу только портит? — спрашивал я.
— Нет, напрасно. Это только российские господа говорят так про нашу соль, этому вы не верьте, потому если бы омулек-то от соли портился, так кто же бы его стал покупать? Нет, соль у нас чудесная, право.
— Так зачем же к вам из Западной Сибири соль сюда привозили?
— Да, это действительно было. Только это не для омуля, а был, значит, разговор о том, что, якобы, паисную икру приготовлять из нашей здешней икры; ну для этого, действительно, наша соль не по скусу пришлась. Привезли было из Тобольской губернии, из Омского округа, есть там соляные озера, Коряловские называются, вот из них-то, значит, и привезли соль, да тоже дело-то не удалось, так его и оставили. Да оно и лучше.
— Как лучше? Отчего?
— Да так. Зачем оно? Слава Богу, рыбка нас кормит, икорку мы тоже солим понемногу. Мы, ваша милость, очень довольны от Господа…
— Какие же здесь у вас главные рыбные промыслы?
— Промыслов здесь, батюшко, много. Байкал велик. Вот мы здесь около нашего места рыбушку ловим, другие в другом месте… Есть промыслы почти на каждой речке.
— Какие же, я спрашиваю, главные-то? На которых больше рыбы ловится?
— Кто их знает. Год на год не приходится. Нынче здесь много, а на другой год в другом месте… Большими-то промыслами считают у нас селенгинские, а после них баргузинские, потом котцовые, Коргу… Ну дальше-то уж, пожалуй, и помельче.
— И все омуль?
— Все больше он, омулечек, наш-то кормилец. Попадает тоже, только уж так, за компанию будто, другая рыба, — той уже не в пример меньше. Омуль у нас здесь, все равно что царек! Недаром про нашего брата сибиряка и пословица сложилась, что ежели, говорят, сибиряк умирать будет, так ему губы только помажь омулем, — сейчас оживет… Есть у нас еще здесь, ваша милость, рыбушка одна, голомянка прозывается. Это уж совсем особенная рыбушка, маленькая она такая да жирная, ну вот все равно, что один жир! Особенная рыбушка, и нигде больше о такой рыбе не слыхать. Поймать ее нельзя, в невод не попадается, потому мелка уж очень, проскакивает из невода; на удочку никогда не идет, да ее и не видать около берега в тихую-то погоду.
— Как же вы ее ловите?
— А ловим мы ее… Да чего я говорю? Какое — ловим. Мы ее совсем и не ловим, а просто собираем руками по берегу.
— Как же так? Разве она на берег выходит?
— Нет. Бедная она, голомянка-то эта, совсем она бедная рыбушка, нам ее и самим-то жалко, признаться, — маленькая уж она очень: силенки-то видно у ней нет вовсе… Ветра ведь здесь, по осени-то особливо, бывают большие, ну как поднимется большой ветер, гора, ее бедную, голомянку-то, вместе с волнами и выбрасывает на берег, тут она с одново разу и жизни решается. Где камень, где што и песок ведь тоже жесткой, особенно как ее бедную с размаху-то выбросит… Затихнет эта буря и пойдут наши ребята, бабы и девки по берегу, голомянку собирать. Потом мы ее приготовляем на масло: вытопим, значит, жир и едим его вместо масла, ничего, ладно, кушанье скусное. А то, рассказывают наши зверопромышленники, как медведь эту голомянку жрет, — просто удивленье. Тоже сметил и знает, в какую пору надобно к берегу выйти, и выйдет. Буря уляжется, он и шастает с горы, из лесу-то густова на берег, нагребет лапой этой голомянки кучу и шамкает. Зверь, зверь, а догадка есть, — тоже небойсь безо время не пойдет по берегу, голомянку искать[6].
— Какие же у вас здесь больше ветра дуют? Вот вы давеча упомянули какой-то ветер, горой его назвали.
— Да, это точно. Есть у нас здесь гора ветер. Этот ветер самый что ни на есть опасный (NW); набегает он всегда почти вдруг, нежданно-негаданно. Наши корабельщики и знают его только по одной маленькой тучке, которая незадолго до этой горы в небе показывается. Тучка-то эта такая маленькая, с пятнышко, а уж опытный корабельщик ее увидит. Дует гора сильно и дует все из падей, которые между горами находятся. Такой же, только немного поскромнее, есть ветер сиверко (N), дует он сильно осенью и холодный такой, так лицо-то ровно бы ножами режет. Другой раз навстречу этому сиверке полетит другой ветер и пойдут на море спорить, забурлят, поднимут воду и толкунцы разведут.
— Что это значит толкунцы?
— А толкунцы значит — валы с разных сторон на море набегают один на один и начинают бороться, от этого по волнам беляки поднимаются; ну наш брат помор и видит, что Святое море забурлило, рассердилось.
— Какие же еще есть ветра?
— Есть ветер култук (SW). Этот ветер самый что ни на есть лучший и благоприятный для плавания нашим кораблям, когда они бегут из Лиственничной в Селенгу. Для этого пути он самый способный. Потом есть два ветра: баргузин (О) и верховик (NO); эти способные ветра из Селенги к Лиственничному идти. Неспособный и бойкий ветер шелон (SSO); сердитый этот ветер и нашим кораблям плохо, когда они в ту пору около Лиственничной стоят: рвет он их с якорей и качает без милосердия. Есть ветер полдень (W), он самый тихий, его как будто у нас и нет, — редко-редко когда подует. Ну еще есть ветер с земли, снизу будто дует, со дна моря: зовут его наши корабельщики, — холод (SO). Вот и все я вам ветра наши рассказал, больше у нас никаких ветров и нет. Ветра-то, они летом-то и ничего бы. А теперь вот пора такая начинает, что в них никакого и порядку не будет, начнут дуть, то один, то другой, до половины-то зимы так принаскучат, что хоть бежать отсюда так в пору.
— Бурное ваше море, дедушка, неспокойное. О нем у нас и в России говорят, что оно бурное, сердитое.
— Напрасно они это говорят, ваше почтение, и вы этому не верьте. Наше море сердито да милостиво, покачает, поломает судно, а все же людей не погубит. Недаром же его и называют: Святое море. А Святое оно потому, что в нем ни одна душа христианская не погибла.
— Не может этого быть, дедушка, неправда. Нельзя этого утверждать.
5
По приблизительным сведениям, собранным мною в Иркутске, известно, что в этот город на судах привозится омуля от пяти до восьми тысяч бочек; кроме этого, в Забайкальской области распродается и потребляется, по меньшей мере, до трех тысяч бочек; следовательно, весь улов рыбы можно считать до десяти тысяч бочек. В бочке от 1000 до 1400 омулей.
6
Во время бурь выбрасывается на берега Байкала морская губка. Она растет как коралл на дне Байкала, прикрепляясь к камням, и встречается всего более на юго-восточной стороне. Длины имеет до 1/2 ар. и более, делится на ветви серо-желтого цвета, в воде мягка, на воздухе твердеет, но удерживает упругость, подобно грецкой губке; ноздревата или ячеиста; сухая — колюча и шероховата. Ею чистят металл и мягкие камни.