— Позвольте, — загорячился Николай Викторович, — Галя мне дала честное пионерское, что была у вас на приеме целых полчаса и даже другие ребята начали волноваться. Неужели она мне все наврала?
— Нет, вам она говорила чистейшую правду.
— А я так обрадовался вашей справке, — сказал Николай Викторович, — я считал, Галя может идти с нами в поход.
— Раз школьный врач возражает, я просто не имею права оспаривать ее мнение.
Я начал раскаиваться, что поторопился тогда с Галиной справкой.
— Ну что ж, нельзя так нельзя, — вздохнул Николай Викторович. — Хотя я никогда не сумею убедить Галю, что мы поступили с ней справедливо, — с досадой добавил он и отошел от меня к ребятам.
А с дальнего конца школьного двора давно уже с каким-то испуганным ожиданием глядела на меня Галя. Она, несомненно, понимала, что говорят о ней.
Ко мне, крадучись, подошла Лариса Примерная.
— Я знаю, это вы о Гале совещались, — возбужденно прошептала она. — Неужели вы тоже не пустите ее в поход?
Я молча пожал плечами.
— Ну не обидно ли — изо всего класса только одну ее. А хотите, она достанет третью справку?
— Ты ничего не понимаешь, никакие справки не помогут, — оборвал я.
Лариса густо покраснела.
В это время в воротах показалась очень толстая, краснощекая девочка. Она еле шла, согнутая под тяжестью рюкзака, переваливаясь, как гусыня.
— Ну вот, видели нашу красавицу? Все давно в сборе, а Лида только сейчас является. Почему опоздала? — строго спросил Николай Викторович.
— Да я… — едва шевеля тубами, жалобно оправдывалась девочка. — Мама ушла за покупками, я никак не могла одна…
— А почему мама? Сама должна была еще с вечера все собрать. А почему рюкзак такой большой? Чем ты его набила? Сейчас же покажи.
Лида медленно сняла рюкзак с плеч, еще медленнее начала выкладывать на крыльцо его содержимое.
Николай Викторович по-разному оценивал вынимаемые предметы.
— Так, пирожки — очень хорошо! Колбаса — еще лучше! Шерстяной платок совершенно не нужен! А это что, подушка? Товарищи, видели? — Он высоко поднял над головой большую красную подушку в белой с кружевами наволочке.
Все захохотали.
— Отнеси немедленно подушку и платок в учительскую!
К нам подскочил Гриша:
— Товарищ начальник похода, все готовы, прикажете строиться?
— Приказываю строиться!
— Отряд, становись! — отрывисто скомандовал Гриша.
Все быстро надели рюкзаки и встали по росту. Видно каждый хорошо знал, за кем он стоит.
— Первый! Второй! Третий! Четвертый! — по очереди выпаливали ребята, выкидывая голову налево.
Гриша приставил руку к бумажному колпаку на голове и лихо отрапортовал:
— Товарищ начальник похода, отряд в количестве тридцати человек выстроен, больных нет, опоздавших нет, разрешите начать поход?
— Разрешаю, — коротко ответил Николай Викторович.
— Рюкзаки за плечи! Отряд, вперед! — выкрикнул Гриша.
Юные туристы сразу оживились, вскинули рюкзаки и, гремя посудой, один за другим двинулись налево. Я остался стоять.
— До сви-да-ни-я! — проскандировали ребята.
Шедшая позади всех Галя помахала мне издали рукой. Вскоре туристы скрылись за углом дома.
Как же я им всем завидовал!
Глава третья
Приговор объявлен
Во вторник, точно в назначенный час, я открыл дверь школы.
Меня встретил Николай Викторович, солидный, серьезный, одетый в безукоризненный, темный в полосочку костюм с красным пионерским галстуком. Но, честное слово, ковбойка грузчика и шаровары туриста ему шли гораздо больше.
— Здравствуйте, с вами хочет познакомиться наш директор.
Мы пошли по коридору. Из крайней двери высунулись знакомые рожицы. Николай Викторович сердито нахмурил брови.
— Не шуметь! Через две минуты мы придем.
Мы вошли в кабинет директора.
— Вера Ильинична, разрешите вам представить врача, о котором… — начал Николай Викторович.
Высокая полная брюнетка встала из-за стола, энергичным жестом протянула мне руку.
— Здравствуйте. Очень приятно! — отрывисто бросила она и тут же резко обернулась к Николаю Викторовичу. — Мне все известно! Это ваши затеи! Туристский поход? Очень хорошо! Прекрасно! Инициативу молодежи всецело приветствую, всецело поддерживаю! Но вы перегибаете палку! — Директор, видно, очень сердилась.
— Вера Ильинична, я ничего не понимаю! — попытался защищаться Николай Викторович.