— Оба очень хорошо поживают, — ответил я. — Он говорил, у вас книг много хранится.
— Как же, как же! Два ящика от отца осталось. Но книги совсем незанятные, какие-то старинные, да много обгорелых. Вот уж сколько лет прошло, а я все в них покупателям продукты заворачиваю.
Установилась такая тишина, как перед грозой.
— И много у вас… осталось таких книг? — заикаясь, спросил я Эльвиру.
— Да нет, последняя пачка на исходе. — Она нагнулась и с усилием бросила на прилавок штук пятнадцать перевязанных веревкой книг — рваных и цельных, в переплетах и без переплетов.
Мы бросились их перелистывать. Я ведь не специалист-книжник и потому не знал, насколько редки и ценны были эти книги, но на первой странице каждой из них стоял знакомый нам треугольный штамп.
— Тетенька, ну на что они вам, подарите их нашему школьному музею, — жалостно попросил Миша.
— А я во что буду товар заворачивать? — полусердито, полунасмешливо спросила Эльвира.
Нас выручила покупательница селедок — увидела она умоляющие лица ребят и повернулась к Эльвире:
— Ну отдай им эти бумажки, коль просят.
Та небрежно передернула плечами, подвинула стопку в нашу сторону и сказала:
— Остались, правда, на такой жесткой бумаге — верчу фунтики да только мучаюсь.
Ребята тотчас же разобрали все книги по рукам.
Это была, разумеется, любопытная находка. Но мы-то ведь искали не собрание купца Хлебникова.
— А березовые книги ведь на завертку совсем не годятся, — услышал я за спиной подсказку невозмутимого Вовы.
— А были у вас книги из бересты, с железными переплетами? — спросил я, едва дыша.
— Как же, как же, были! — обрадовалась Эльвира. — Крышки эти я, конечно, в металлолом сдала, а…
— Пачку «Беломора»! — Через наши головы протянулась огромная рука с монетой.
Рядом со мной стоял высокий, статный, белокурый сержант.
— Колька! — всплеснула руками Эльвира. — Да когда же это ты приехал? В отпуск или насовсем?
— Насовсем, — нехотя пробасил сержант.
Чувствуя, что любезный разговор грозит затянуться надолго, я самым бесцеремонным образом вмешался:
— Так где же эти березовые книги?
— Да ведь я же вам сказала: в металлолом сдала, — начала было сердиться Эльвира и тут же улыбнулась сержанту. — Думаешь в наш колхоз или на производство податься?
— Простите, — вторично перебил я, — это крышки вы сдали в металлолом, а самые… самые берестяные листы?
— Ах, дались они вам! — вспылила Эльвира. — Да сожгла я их!
— Как — сожгла?!
Верно, мой вопль был такой отчаянный, что все трое — сержант, Эльвира и покупательница селедок — оторопело обернулись.
— Ну да, сожгла, все пять книг. Дрова сырые попались. Целую зиму этой берестой печки разжигала… Ну, гражданин, будете чего покупать, так покупайте, — повысила она голос.
Самые различные чувства охватили меня. Я покачнулся, оперся рукой о прилавок, потом глубоко вздохнул и, шатаясь, пошел к выходу.
— Какие некультурные! Я думала, они полмагазина у меня купят, — услышал я за своей спиной.
Мы столпились на крыльце и не сразу смогли не только опомниться, но даже отдышаться.
«Утопить! Расстрелять! Отрубить голову! Нет, мало!» — думал я.
Мои спутники молчали, видимо, они думали о чем-нибудь в этом роде.
Первым заговорил Миша.
— Всю жизнь мы будем ее презирать, — глухо сказал он.
— Пре-зи-ра-ем! Пре-зи-ра-ем! — хором звонко проскандировали все.
Вряд ли Эльвира услышала нас. Сквозь притворенную дверь доносились ее короткие смешки.
Не говоря ни слова, мы спустились с крыльца и медленно зашагали в Курбу.
Николай Викторович выслушал мой рассказ с горькой усмешкой.
— И вам не повезло, и мне не повезло. Очутились мы с вами у разбитого корыта: вы остались без березовых книг, а я голову ломаю, куда делась Ира. Значит, кончаем поход. Надо как-то суметь достать машину до Ярославля. Оттуда поездом в Москву. А сейчас я созываю «большую» линейку.
Все, кроме Ленечки, выстроились во дворе школы. Таня, Галя и Лида встали сбоку.
Наступила абсолютная тишина.
Николай Викторович поднялся на крыльцо. Гриша сделал перекличку, подошел чеканным шагом и отдал рапорт.
Начальник похода начал говорить:
— В тот день, когда один из вас едва не превратился в полного инвалида… — Николай Викторович не видел, что этот самый «инвалид», прикованный к «воронечнику», без моего разрешения допрыгал до окна и сейчас, за спиною начальника, разинув рот, сгорал от любопытства. — В тот день директор школы гостеприимно раскрыл перед нами двери, с одним только условием: не ходить на их выпускной вечер, не портить настроения молодежи, вступающей в жизнь… В тот самый день трое из вас воспользовались моим отсутствием и нарушили дисциплину. Они отправились на вечер и танцевали там с механизаторами.