Киндеев Алексей Григорьевич
За ближний бой
Нас комбаты утешить хотят,
Нас, десантников, армия любит...
По своим артиллерия лупит,-
Лес не рубят, а щепки летят.
Александр Межиров
Со времени, когда высота 104.1 была захвачена противником, прошло уже больше суток. С того момента, через неравные, но частые промежутки времени, с занятой германскими частями возвышенности, по остаткам батальона Самохина, окопавшегося в двух сотнях метров от немецких позиций, велся пулеметный и минометный огонь. Дважды за последнюю ночь штурмовая группа, организованная из добровольцев, пыталась прорваться к немецким траншеям, но в ближних боях несла огромные потери в своем составе и достичь поставленных ей целей не могла.
В связи с тем, что высота закрывала слабый участок в системе обороны советских войск, командование полка спешно формировало из частей изрядно потрепанного в оборонительных боях батальона те части, которые в кратчайшие сроки, были обязаны овладеть утраченными на высотке позициями. К полудню сегодняшнего дня, в условиях, когда для выполнения поставленной перед лейтенантом Самохиным задачи не хватало людей и боеприпасов, высота 104.1 должна была занята советскими войсками. В ожидании сигнала скорой атаки, плохо вооруженные солдаты в потертых, грязных гимнастерках, лежали в окопах, кто-то, грызя сухари, кто-то куря махорку, кто-то черкая на бумаге письма родным, а может быть своим любимым, или знакомым. Большей части из этих людей, по всей вероятности, не доведется дожить еще до полудня. Те из них, которые переживут сегодняшний день, смогут назвать себя баловнями судьбы. Счет их, возможно, будет идти на единицы.
Самохин посмотрел на часы. Через пять минут должна начать свою работу советская дальнобойная артиллерия. Потом он поднимет в атаку солдат и поведет их вперед, в безусловно обреченную на неуспех атаку. Поведет лично, поскольку надежды на то, что поднять людей из окопов сможет кто-то из младшего офицерского состава, у него не было. Да и сколь мало их осталось, боевых офицеров в его распоряжении? В списке живых ныне числилось всего три человека. Прочие остались где-то там, на высоте, погибшие и пропавшие без вести...
Подавив тяжелый вздох, Самохин достал из кармана портсигар и дрожащими от волнения пальцами его раскрыл. Портсигар этот некогда принадлежал какому-то немецкому парашютисту, убитому в сентябре 1941-го года под Вязьмой, и был, наверное, весьма дорогим. Для комбата вся его ценность заключалась в том, что он вмещал в себя сигареты весьма низкого качества, большей частью трофейные. Была, впрочем, для Самохина в этой вещице и одна загадка, которую он разрешить самостоятельно не мог. Загадка эта заключалась во фразе "Nahkampfspange der Luftwaffe", выгравированной на внутренней стороне портсигара. Что-то мерзкое мнилось ему в этих словах, и только изображенный под ними пикирующий орел, несущий в лапах свастику, придавал самой фразе какой-то зловещий смысл.
Самохин намеревался уже закрыть портсигар, когда с пронзительным свистом в сторону расположения немецких войск, пролетел несущий в себе смертоносный груз снаряд, который разорвался глубоко в обороне противника. Комья земли и камни, вырванные им из почвы, взлетели высоко в воздух и осыпались на головы тех, кто находился в тот момент, в непосредственной близости от места его падения.
Следующий артиллерийский снаряд, выпущенный из дальнобойного орудия, разорвался ближе чем предыдущий. Ощутив порыв теплого ветра, Самохин вздрогнул, словно от удара хлыстом, глаза его налились кровью. Он провел рукой по лицу, словно отгоняя предчувствие скорой беды. То, что вторым своим пробным выстрелом гаубица какой-либо из окопов красноармейцев не разнесла в клочья, можно было полагать не более чем случайностью. Нелепой была бы смерть, пришедшая не со стороны противника, но от шального артиллерийского снаряда.
На какой-то срок снова воцарилась тишина. Дальнобойная артиллерия закончила пристреливаться к указанной разведчиками цели, и сейчас орудия производили наведение на заданные им корректировщиками огня координаты.
- Спаси и сохрани, - донеслись до Самохина тихие слова какого-то солдата, - Сейчас ведь шарахнут! Ведь могут же... По нам. По нам! Или по гансам? Ведь могут же и по нам, правда? Спаси и сохрани...
Последние слова этого человека потонули в пронзительном свисте пролетающего над позициями батальона снаряда. Но разорвался он отнюдь не на немецких позициях. И когда практически одновременно, несколько снарядов разорвалось по обе стороны от Самохина, комбат почувствовал, как страх от близости смерти проник в его сердце, как кровь заледенела в жилах. Вокруг него разверзся, казалось, сам ад...