Группа высадки состояла из двух офицеров: энсина Пэта Мерфи и лейтенанта Марти Лоуренса. Без обычной для таких случаев пустой болтовни они надели спасательные костюмы, которые защитят их от ледяной воды при случайном падении в море. Они потеряли счет, сколько раз им приходилось проводить обычный досмотр кораблей в двухсотмильной аляскинской зоне, но в этом досмотре не было ничего обычного. Экипаж не выстроился у поручней, провожая их. Они спустились в маленький резиновый «Зодиак» с подвесным мотором и отошли.
До темноты оставалось всего несколько часов. Дождь перешел в морось, но ветер усилился, и на море началось волнение. Странная тишина царила на «Катобе». Все молчали, словно опасались сказать слово — пока не будет разорвана завеса тайны.
Все видели, как Мерфи и Лоуренс привязали свою крошечную шлюпку к борту краболова, поднялись на палубу и исчезли в дверях кают-компании.
Прошло несколько минут. Изредка один из проверяющих показывался на палубе и снова исчезал в коридоре.
Единственным звуком в рубке «Катобы» был треск статического электричества: это радист настроил приемник на волну чрезвычайных сообщений.
Неожиданно — так неожиданно, что даже Довер вздрогнул, — в рубке громко прозвучал голос Мерфи:
— «Катоба», говорит «Арни Мария».
— Слушаем, «Арни Мария», — произнес в микрофон Довер.
— Они все мертвы.
Слова прозвучали так холодно, так напряженно, что сразу их никто не понял.
— Повторите.
— Ни следа пульса или иных признаков жизни. Даже кошка сдохла.
Группа высадки обнаружила корабль мертвецов. Тело капитана Китинга нашли на палубе, оно лежало головой к радиорубке. В камбузе, в кают-компании и в кубриках — тела остальных членов команды «Арни Марии». На их лицах застыла гримаса боли, руки и ноги в неестественных положениях, как будто в последние мгновения жизни люди от чего-то отбивались. Кожа странно почернела, из всех отверстий шла кровь. Корабельный сиамский кот лежал рядом с одеялом, которое изорвал когтями в предсмертных муках.
Рапорт Мерфи вызвал у Довера скорее изумление, чем потрясение.
— Можете определить причину смерти?
— Даже предположений никаких, — ответил Мерфи. — Никаких указаний на борьбу. Ни следа на телах, однако кровь у них текла, как у свиней на бойне. Похоже, погибли все разом.
— Подождите.
Довер повернулся и осмотрел собравшихся, потом увидел корабельного врача, капитан-лейтенанта Айзека Тайера.
Док Тайер был самым популярным человеком на корабле. Ветеран службы в береговой охране, он давно отказался от роскошного кабинета и высокого дохода от медицинской практики на берегу ради рискованных приключений на море.
— Что скажете, док? — спросил Довер.
Тайер пожал плечами и улыбнулся:
— Похоже, мне стоит принять вызов на дом.
Пока док Тайер спускался во второй «Зодиак» и преодолевал расстояние между кораблями, Довер нетерпеливо расхаживал по рубке.
Он приказал рулевому развернуть катер так, чтобы можно было взять краболов на буксир. Сосредоточился на этом маневре и не заметил, что радом с ним стоит радист.
— Сэр, только что получен сигнал от пилота, который перевозит припасы группе ученых на острове Огастин.
— Не сейчас, — резко сказал Довер.
— Это срочно, капитан, — настаивал радист.
— Ладно, читай самое главное.
— Все ученые группы мертвы. Потом что-то неразборчивое и что-то похожее на «Спасите».
Довер молча смотрел на радиста.
— Это все?
— Да, сэр. Я пытался снова вызвать его, но ответа нет.
Доверу не нужно было изучать карту, чтобы узнать, что Огастин, необитаемый вулканический остров, лежит всего в тридцати милях к северо-востоку от его нынешнего местонахождения. И в его сознании неожиданно возникла страшная мысль. Он схватил микрофон и закричал:
— Мерфи! Вы там?
Ничего.
— Мерфи… Лоуренс… вы меня слышите?
Опять никакого ответа.
Капитан взглянул в окно рубки и увидел, как док Тайер поднимается на палубу «Арни Марии». Человек такого сложения не может двигаться так стремительно, но Довер схватил рупор и выскочил наружу.
— Док! Вернитесь в шлюпку! — прогремел над водой его усиленный громкоговорителем голос.
Он опоздал. Тайер уже исчез в коридоре.
Люди на мостике недоуменно смотрели на капитана. Его лицо напряглось, и, когда он вернулся в рубку и снова взял микрофон, оно выражало отчаяние.