Проливной дождь не прекращается. Спасаясь от этого потопа, полностью растягиваю брезент над головой. Вода скапливается и проникает через оставленные для дыхания отверстия. Если ее наберется слишком много, тент у завязок может лопнуть, поэтому мне приходится время от времени выплескивать воду через борт. Мало кто может представить, как разрывается сердце у потерпевшего кораблекрушение, когда он выливает за борт запасы пресной воды. Теперь даже без акулы и рыбы-меч спать практически невозможно. Ливень не прекращается ни на минуту. Каждые четверть часа приходится вычерпывать воду. Трудно вообразить, до какой степени вода умеет просачиваться через любую, даже самую маленькую дырочку.
Мало-помалу я начинаю верить во враждебность некоторых предметов. Например, хочу заняться определением координат, измеряю искомый угол и произвожу вычисления. Карандаш кладу рядом с собой. Через десять секунд хочу его взять, но он уже ухитрился исчезнуть.[54]
У меня определенно начинается мания преследования. Раньше я в таких случаях просто смеялся и вспоминал что-нибудь вроде известной истории с веревочкой или случай с чайником из «Трое в одной лодке».
«14 ноября, пятница. За последние двое суток я измучился больше, чем за все время путешествия. Моя кожа покрылась мелкими прыщами, язык обложен; все это мне очень не нравится. Буря была непродолжительной, но сильной. На несколько часов мне пришлось бросить плавучий якорь, но в половине десятого я уже снова поставил парус. Ливень продолжается, и у меня все промокло насквозь. Состояние духа бодрое, однако из-за постоянной сырости у меня появляется физическая усталость. Солнца нет и ничто не просыхает. Единственное утешение в том, что я не стоял на месте. Жаль, что невозможно определить широту; не видно ни солнца, ни звезд. А на горизонте маячит очередной проклятущий дождь.
Появилось солнце! Ветер ослаб. Океан почти успокоился. Но что творилось вчера! Говорят: „После дождя – хорошая погода“. С каким нетерпением я ее жду».
Ночью гигантская волна подхватила лодку с кормы, протащила с чудовищной скоростью за собой и наполнила водою. Рулевое весло сломалось, словно спичка. Лодка тотчас же встает поперек, парус полощется и зловеще хлопает, дергая наложенные мною швы, которые вот-вот лопнут. Я бросаюсь вперед, чтобы спустить полотнище, с размаху падаю всем телом на тент, и он лопается возле завязок. Непоправимый разрыв. И это в тот момент, когда мне предстоит выдержать настоящий приступ волн. Я спустил в море оба плавучих якоря. «Еретик» послушно разворачивается и грудью встречает непрекращающиеся атаки врага. Я совершенно изнемогаю от усталости. Для меня сейчас самое главное – отдых. Будь, что будет! Плотно затягиваю брезент и решаю проспать 24 часа, какова бы ни была погода, каков бы ни был ход событий.
Ветер бушевал около десяти часов. Моя скорлупка вела себя восхитительно, но самая большая опасность еще не миновала. Когда ветер пронесся дальше, осталось бушующее море. При сильном ветре волна, как бы поддерживаемая твердой рукой, не падает. Но как только эта опора исчезает, разъяренные валы начинают беспорядочно обрушиваться от собственной тяжести, разбивая все на своем пути.
«Суббота 15 ноября. 13 часов 30 минут. Дождь. Чтобы не терять время, пишу. У меня осталось только два рулевых весла. Будем надеяться, что они выдержат. Проливной дождь идет с 10 часов вчерашнего вечера. Солнце даже не проглядывает. Я весь промок. Все мокрое и ничего нельзя просушить. Спальный мешок превратился в компресс. О том, чтобы определить координаты, не может быть и речи. Ночью была такая погода, что у меня стали закрадываться сомнения: уж не занесло ли меня в „зону бурь“? К счастью, дующий сейчас ветер – все тот же пассат. „Еретик“ идет очень быстро, временами даже слишком быстро: беспокоюсь, не опасно ли это для моего паруса. Когда же, наконец, прояснится? Сегодня на западе проявился было голубой кусочек неба, но… ветер дует с востока. Будем надеяться на завтра. А пока в перспективе еще одна веселенькая ночка. Около семи часов утра надо мной довольно низко пролетел самолет. Я попытался привлечь его внимание, но тщетно: мой фонарик не работает. С 3 ноября это был первый признак близости берега. Будем надеяться, что за ним последуют и другие. Как это ни странно, но небо на западе совсем очистилось».
В тот день завязалась настоящая космическая борьба между добрыми и злыми силами природы. Наблюдая за происходящим, я назвал это «битвой между Синим и Черным». Она началась с того, что на западе появился синий кружок размером с жандармскую фуражку. Я никак не мог предположить, что из этого может выйти что-нибудь серьезное. Сплошные черные, как густая тушь, облака со всех сторон надвигались на это несчастное синее пятнышко. Полные сознания собственной силы, они шли на приступ. Но синее расширило фланги, и через несколько часов маленькие синие просветы появились на юге и на севере, то есть справа и слева от меня. Казалось, они будут тотчас же поглощены этим гигантским черным пятном, которое продолжало решительно наступать. Но если черное действовало массированными ударами, то синее придерживалось тактики просачивания и черного становилось все меньше и меньше. Добрые силы торжествовали. И, наконец, к четырем часам пополудни синее окончательно победило.
«Боже мой, что может быть лучше солнца! Я весь покрыт прыщами. Но солнце сияет, и это главное».
На самом же деле это было началом наиболее трудного этапа моего плавания.
Я ничего не знаю о своем местонахождении. Солнца не было три дня, и сейчас я в полном неведении. Поэтому, когда 16 ноября, в воскресенье, я взял в руки секстант, мною овладело волнение. Чудо! Я совсем не спустился и нахожусь на той же широте, проходящей севернее Гваделупы, а именно на 16°59 . Это самое важное. Что касается лодки, то она напоминала поле боя. Во время бури у меня сорвало шляпу и унесло; теперь мне придется укрываться от тропического солнца тоненьким клеенчатым колпачком, совсем не подходящим для такого климата. Тент разорван в двух местах. Сама лодка не пострадала, но внутри ее абсолютно все пропиталось соленой водой. Даже после долгих солнечных дней я чувствовал по ночам, что все мои теплые вещи и постельные принадлежности влажны. Пока я не высадился на берег, мне суждено было проводить все ночи в сырой постели.
Одно неприятное событие показало, что я должен быть бдителен как никогда.
Во время бури я решил закрыть кормовую часть «Еретика» от волн, которые каждую минуту могли залить мое утлое суденышко. Я взял большой кусок прорезиненной ткани, крепко привязал его к концам поплавков лодки и туго натянул. Это приспособление не давало подниматься гребням волн возле самой кормовой доски. Когда буря кончилась, я решил, что будет не лишним его оставить. На следующую ночь я проснутся от невероятного шума и тотчас же выскочил из своего спального мешка. Моей кормовой защиты не было: она была сорвана. Я проверил поплавки – они совершенно не пострадали и были все также туго накачаны. Животное, которое я так никогда и не увидел, вероятно было привлечено ярко-желтым цветом прорезиненной ткани, свешивавшейся между поплавками. Выпрыгнув из воды, оно схватило ее и оторвало. Работа была настолько чистой, что я нигде не мог обнаружить ни малейшего следа этой операции.
Я пострадал не меньше своего судна: сильно похудел и очень ослаб. Каждое движение, как после голода в Средиземном море, меня чрезвычайно утомляет. Но самым серьезным было состояние моей кожи. Тело покрылось мелкими прыщиками, которые в течение нескольких дней продолжали распространяться и увеличиваться, переходя из одной стадии в другую. Я жил в постоянном страхе перед фурункулезом, который, принимая во внимание мои особые условия жизни, был бы для меня настоящей катастрофой. Причиняемая им боль могла меня окончательно истощить. Кроме того, я не смог бы ни сесть, ни лечь. Для борьбы против этого бедствия я располагал лишь ртутно-хромовой мазью, которая придавала мне вид кровавый и трагический. Ночью боль обострялась и от соприкосновения с бельем становилась невыносимой. Малейшая ранка не заживала и начинала гноиться, поэтому я тщательно дезинфицировал каждую царапину. Ногти рук совершенно вросли в мясо и под многими из них образовались мелкие гнойники, причинявшие мне невыносимые муки; я вынужден был вскрывать их без всякой анестезии. Конечно, я мог бы воспользоваться имевшимся у меня пенициллином, но в интересах моего опыта я стремился обходиться без применения медикаментов, пока хватит сил. Кожа на ногах начала сходить клочьями, за три дня у меня выпали ногти на четырех пальцах ног. Без деревянного настила я бы просто не мог стоять. Поэтому я считаю, что такой пол должен быть в каждом спасательном судне. Без него у меня могла бы начаться гангрена, или во всяком случае артериальные расстройства. А так я отделался лишь местными расстройствами. Давление оставалось нормальным, выделение пота то же. И все же, когда 16 ноября появилось всемогущее солнце, я встретил его восторженно и с благодарностью, как избавителя от всех тягот, причиняемых мне постоянной сыростью. Я не знал тогда, что именно оно подвергнет меня самым тяжким испытаниям в течение следующих жесточайших 27 дней.
54
С карандашом всегда так при любых столярных и плотничьих работах. Все многочисленные инструменты всегда на месте, а карандаш постоянно исчезает. Поэтому ранее выпускали специальный так называемый «плотничий карандаш» – плоский. И плотники носили его за ухом. Почему именно карандаш всегда исчезает, сказать трудно; наверное, свойства у него такие. (Прим. выполнившего форматирование.)