За день я очень устал. Прекрасно понимая, что берег еще слишком далек, я, словно в надежде на чудо, никак не мог оторвать глаз от горизонта.
Первую половину ночи я спал довольно хорошо, затем проснулся и встал на последнюю вахту. В половине первого внезапная световая вспышка разорвала небо. Почти тотчас же за ней последовала вторая. Я бросился к хронометру. Не прошло и десяти секунд, как новая вспышка осветила облака. Впервые за последние 65 дней я вновь обрел связь с землей. Это были отраженные облаками лучи маяка.
В это время я должен был находиться примерно в 16 милях от северной оконечности острова Барбадос, и для того чтобы решать вопрос, как лучше подвести лодку к берегу, в моем распоряжении было еще по меньшей мере полсуток. Следовательно, я имел возможность поспать, но, взволнованный близостью того, во что уже перестал верить, я продолжал сидеть на борту лодки и с глупейшим видом взирать на регулярные вспышки, машинально отсчитывая секунды. Каждый раз они производили на меня впечатление чуда. Не так ли это было и в самом деле? Прошло не менее двух часов, пока я сумел окончательно убедить себя, что все это мне не снится.
Для тех, кто впервые подплывает к Барбадосу, его восточной берег совершенно неприступен. В самом деле, северная часть этого берега представляет собой скалы, о которые беспрестанно разбиваются волны. Южнее, параллельно берегу, тянется цепь рифов протяженностью около мили, отделенная от острова узким фарватером. Эта цепь прерывается многочисленными проходами, но воспользоваться ими может только тот, кто с ними хорошо знаком.
Именно здесь, в начале XVIII века знаменитый Сэм Лорд, местный сеньор, устроил западню. Он посадил два параллельных ряда кокосовых пальм, на которых повесил красные и белые фонари. Корабли, принимавшие эту декорацию за вход в порт, разбивались о рифы. В тот же момент Сэм Лорд подавал команду, и его черные рабы вырезали весь экипаж, не оставляя в живых ни одного свидетеля. Если кто-либо из рабов возвращался, не принеся ни одной головы, его тут же убивали. Таким образом, в их беспощадности Лорд был уверен. Груз кораблей продолжал увеличивать его богатства, которые со временем достигли сказочных размеров.
Итак, этот берег для меня был закрыт. Мне оставалось два варианта: попытаться причалить у небольшого, длиною в 7 километров участка северного берега, или, обойдя остров, бросить якорь с западной стороны и с помощью гелиографа вызвать лоцмана из порта Спейгтауна.
Стало светать, и я с удивлением заметил, что нахожусь гораздо ближе к берегу, чем предполагал. Остров был от меня уже в каких-нибудь 4–5 милях. Мною овладело волнение, весьма отличное от того, что я испытывал при подходе к Канарским островам. В самом деле, шансы на то, что мне удастся обогнуть северную оконечность острова, избежав смертельной опасности восточного берега, были настолько же проблематичны, как и мои шансы 3 сентября, когда мне было, наоборот, необходимо, чтобы мою лодку вынесло на берег.
Впервые за все это плавание я спустил в воду кили, чтобы встав к ветру бортом, успеть обойти самую северную группу скрытых за брызгами скал.
Адмирал Соль предупреждал меня, что мне следует быть особенно осторожным в момент подхода к земле. В свою очередь я хотел бы, чтобы мой опыт в этом отношении также пошел на пользу потерпевшим кораблекрушение.
Друг мой, терпящий бедствие! Когда ты, наконец, увидишь землю, тебе покажется, что все твои несчастья окончены. Было бы на самом деле слишком глупо, чтобы земля, в которой все твое спасение, тебя погубила. Но не торопись! Нетерпение может все испортить. Останови лодку, внимательно осмотрись и выбирай. Помни, что «90 % несчастных случаев происходит в момент высадки на землю». Необходимо, чтобы ты нашел место, где море наиболее спокойно и где берег песчаный, а не скалистый. Скалы – твоя смерть. Поэтому обрати внимание на цвет моря: белые барашки, признаки сильного прибоя, должны вызвать у тебя опасения – за ними скрывается риф. Доверяй только свободным пространствам без подводных скал и водоворотов.
Обогнув северную оконечность острова, я стал подавать гелиографом сигналы фермам и сахарным заводам, выстроившимся здесь вдоль побережья. В этом месте волны не разбивались, но катились внушительным валом. И вдруг мне стало очень страшно: я шел вдоль берега на расстоянии примерно в полмили, когда заметил у самой земли баркас с пятью мужчинами, делавший бесплодные попытки выйти в море. Может быть, меня увидели и спешили ко мне на помощь по бушующим волнам? Какой ужас! Падающая волна обрушилась на баркас, и, когда вода с него схлынула, людей в нем не было. Я чуть не сошел с ума. Вероятно, эти люди считали меня в опасности и теперь я буду причиной их смерти! Я поплыл к ним так быстро, как мог. Подойдя поближе, я увидел, что это были негры, рыбаки, которые меня совсем не видели и которые ежедневно, рискуя жизнью, выходят сражаться с бурным морем. Блуждая среди прозрачных волн, они высматривали морских ежей и ныряли за ними, не обращая внимания на волны, хотя их могло выбросить на песчаный пляж за 200 метров отсюда.
Я находился в 300 метрах от этого пляжа и хотел подвести к нему лодку. Мне понадобилось на это больше 3 часов.
Теперь, когда я обнаружил песчаный берег, опасность для жизни миновала: я благополучно привел к цели свое суденышко и все, что на нем имелось. В особенности я оберегал свои драгоценные записи, которые может быть спасут сотни жизней.
Я был очень истощен и поэтому задача моя была особенно трудна. Как на всех песчаных отмелях африканского побережья и Антильских островов сила волн здесь периодически то увеличивается, то уменьшается; этот период различен в зависимости от типа отмели. Наиболее опасными являются либо седьмая, либо шестнадцатая волна – их надо избегать во что бы то ни стало. В данном случае самой сильной была седьмая волна.
Ветер дул сбоку, и я повернул лодку кормой к земле. С третьей волной я взял курс на берег. Когда подошла пятая, я снова развернул лодку и поставил ее носом, так, чтобы она лучше приняла грозно подвигающийся седьмой вал. Так мало-помалу я сблизился с землей, каждый раз разворачиваясь перед седьмым гребнем, который становился все более опасным. Рыбаки заметили меня, но еще не осознали странности моего появления – они не догадывались, что с этой стороны моя лодка могла приплыть только от далеких берегов их предков. Вскоре меня окружили три лодки, и началась беседа на фантастическом английском языке. Три негритенка влезли на борт «Еретика». Впервые за все время плавания по Атлантическому океану у меня появился экипаж! Однако они мне доставили немало беспокойства, всюду лазая, шаря и заглядывая то туда, то сюда. Один из них потребовал мои часы, но обнаружив, что их тиканье еле слышно, скорчил презрительную физиономию. Другой заинтересовался куском мыла, который он, казалось, собирался съесть. Третий схватил бинокль, и, приставляя его к глазам обратной стороной, пытался обозреть горизонт. Я ему объяснил, что бинокль полон воды. Тогда он принялся его трясти, как это делают, когда хотят опустошить бутылку до последней капли.
Как ни велика была моя радость, я все же начинал серьезно беспокоиться за две вещи: за удочки и особенно за продукты, которые мне хотелось доставить нетронутыми до первого полицейского участка. Но я был слишком усталым, а поэтому решил просто найти двух-трех свидетелей, способных подтвердить целость упаковки моего неприкосновенного запаса.
«Еретик» все еще находился метрах в двадцати от пляжа, который из желтого сделался черным от любопытных. Рыбаки советовали мне дождаться отлива, уверяя, что тогда волна будет значительно меньше. В действительности же им хотелось успеть как следует обшарить мою лодку до того, как она попадет в руки толпы, ожидающей на берегу. Но желание вступить на твердую землю, вдохнуть ее запах, почувствовать горячий песок оказалось сильнее всего. За свое судно я не беспокоился, а непослушный экипаж измучил меня вконец. Поэтому я схватил плавучий якорь, прыгнул в воду и направился к берегу вплавь. Сотни собравшихся бросились навстречу и вытянули меня на сушу. Как только я встал на ноги, земля подо мной закачалась, но все же это была земля, и моя радость была так велика, что я на некоторое время забыл о муках, причиняемых мне голодом.