— Рассказывай.
Вокруг медленно кружились снежинки.
— Из восьмидесяти человек семнадцать живых, — она закусила губу.
У меня совсем небыло надежды, но я всё-таки спросила:
— Вова?
Галка помотала головой и заревела.
Во время той достопамятной экскурсии в будущее мы не стали смотреть даты на надгробиях. Из принципа. Но в том, что именно так всё и будет, что он уйдёт первым, Вова отчего-то всегда был уверен. Кстати, если бы тогда всё же посмотрели, то сразу почувствовали бы, что у Вовы не могила вовсе, а кенотаф, а значит, не осталось практически ничего, что можно было бы похоронить. Всё, как в нашем манифесте почти тысячелетней давности: защищать свою землю и народ, если понадобится — ценой собственной жизни.
Белый Ворон ушёл так, как он хотел. В бою. Сколько раз потом я видела во сне ту чернильную пустошь с глянцево-чёрными летающими существами, похожими на гигантских пиявок. Создавший их маг был совсем странным. Что, впрочем, не мешало ему подняться в силе на высоту сложнопостижимую. Да, уработать его получилось. Но ответный посмертный импульс распылил на атомы целый отряд. В том числе и моего барона… Хотя иногда мне кажется, что он по-прежнему рядом.
ПОСЛЕ НЕГО
В Серый Камень я не вернулась. Осталась в доме, выстроенном Вовкой. Здесь всё носило его отпечаток, и здесь я могла думать, что он как будто ушёл в лес и, может быть, вернётся вот-вот. Раз в неделю прилетала Галя, приносила продукты и новости, если у меня было желание их слушать.
Поначалу мы просто сидели рядом на крыльце и молчали. Что-то как будто было отбито внутри меня так сильно, что я даже разговаривать не могла. Прошло несколько месяцев, прежде чем меня немного отпустило. Прилетела Галя, и я позвала её:
— Пойдём чай пить.
Слова такие тяжёлые были, как булыжники, честное слово.
Дальше я молчала, а она мне начала рассказывать, чем живёт и дышит наше баронство, да что там в княжестве и вообще в империи, про мелких драконят и про новости Серебряного Озера…
Прошло ещё время — сотня Галиных прилётов или две — и я разморозилась настолько, чтобы нормально поддерживать беседу.
Однажды я спросила её:
— Галь, а как ты нашла нас в первый раз?
— М. Я ж столько лет в драконьей шкуре. А драконы до некоторой степени, как ты понимаешь, обладают ви́дением истинных сущностей. Почувствовала примерно, где вы. Смотрела сверху. Алабаев узнала. Вова всегда выбирал таких, чтоб на Акташа были похожи.
К моему удивлению, Вовкино имя не резануло бритвой. Немного затянулась рана. Я прислушалась к себе и поняла, что даже смогу о нём говорить.
— Галя, какой нынче год?
Она вздохнула:
— Шестьдесят четвёртый.
— Девятьсот?..
— Ну, да! — дочь округлила глаза.
Значит, в любом случае, осталось не так долго.
— Приедешь на Середину лета?
Я примерила на себя это предложение и поняла, что — нет. Не смогу пока. Ни скакать, ни веселиться, ни хотя бы благожелательно на всё это взирать.
— Может быть, позже.
Позже наступило через несколько лет.
Накануне я видела сон. Что это за место, я не знаю. Но там были наши эльфы — несколько из первых. Помню, Маэ сидела за столом, потягивала коктейль из такого специального стаканчика с зонтиками и ягодками на палочках и посмеивалась над какими-то парнями из шоу-группы, хваставшимися, что круче их на свете нет. Толитиль угорал над молодёжью и забивался на щелбаны, что наши олдскулы переплюнут этих молодых и бо́рзых.
Вот я не завидую кому-то, в чей лоб прилетят толитилевские щелбаны! Надеюсь, сегодня он настроен гуманно…
Музыканты оказались, и впрямь, ничего себе. Послушать их вокруг открытой сцены на пляже собралась огромная толпа. А кроме музыкантов там ещё подтанцовка была, какие-то граждане с фонариками и даже фаерщики с огоньками на цепочках. Нет, весьма, весьма, мне понравилось, я бы таких на новолетие выступать с удовольствием пригласила.
Потом все они вымелись со сцены, и народ по сторонам в недоумении затоптался — дескать, что, всё, что ли?
И тут сцену и всё прилегающее пространство накрыл «обратный свет». О, это такая дивная штука, не то что бы темнота, а именно как будто область представления обессвечивают. Следом включился «обратный звук» — тишина, поглощающая все лишние шумы. И в этой замершей тишине и темноте вдруг раздался звук, словно специальный выключатель врубили. Пятно света выхватило посреди сцены стул, на котором сидел Глирдан с гитарой. Лицо скрыто тенью от полей шляпы. Загадочный весь из себя, выпендрёжник.