– Чья это картина? – спросил Николай Петрович.
– Это первый вопрос, который мне задают, когда оказываются в моей квартире, – улыбнулась Любаша, мило покривив мягкие губы. Она расставляла изящные чашки тончайшего фарфора на маленьком столике, который попросила Николая Петровича придвинуть к дивану. Было уютно и очень комфортно.
– Смесь Боровиковского с Серовым во фламандском стиле, насколько я понимаю в живописи.
– Я понимаю еще меньше. Это работа моего знакомого художника. Он говорит, что писал не столько мой портрет, сколько мой образ. Мне очень дорога эта картина.
– Чем могу помочь, Любаша? Зачем ты пригласила меня?
Николай Петрович, солидный мужчина, одетый совершено неофициально: на нем был бордовый пуловер с молодежным вырезом и серые джинсы – пригубил чашку с великолепным, густо заваренным чаем и откинулся на спинку дивана.
– Мне нужен ваш совет, Николай Петрович.
Николай Петрович Синицын был другом покойного отца Любаши, Игоря Ярославовича, умершего совсем недавно, месяца три тому назад, от инфаркта, вызванного какими-то «безумными переживаниями». Что это были за переживания – Николай Петрович в точности не знал. Любаша, которой было лет двадцать пять, была замужем за парнем, о котором Николай Петрович знал только то, что у него были своя фирма, что-то связанное с компьютерами, и кроткий нрав. Игорь был без ума от зятя, очень воспитанного и предупредительного.
– Я бы и сам не отказался от мудрого совета. Ну да ладно. Мне положено все понимать в жизни. Слушаю тебя, Любаша.
– Вы ведь по любви женились на Наташе?
Николай Петрович, отец двоих детей, скандально развелся с блекнущей красавицей-женой Настюшей и женился на своей студентке, Наташе, которая сейчас ждала от него ребенка. Синицын и сам себе толком бы не объяснил, что произошло в его жизни, и уж меньше всего ему хотелось посвящать в эту запутанную историю дочь своего друга, девицу, судя по всему, праздную и не очень обремененную тяготами жизни. Что ей рассказать? Как он дико ревновал жену, у которой было как минимум два любовника? Безобразные семейные сцены, грубые подробности, беспредельное, почти тюремное унижение, ломающее волю и толкающее к приступам слепой ярости, которая пугала прежде всего его самого. Непонятные, покореженные отношения с детьми. Стремление честно разобраться и прояснить ситуацию привели к тому, что его подленько стали считать стороной оправдывающейся, у которой также рыльце в каком-то сомнительном пушку. Битый небитого везет – теперь он хорошо понимал, что это значит.
О том, что он женился на Наташе, Николай Петрович пожалел уже на второй день после скромной и торопливой церемонии бракосочетания. Это не было взвешенным решением с его стороны, это был шаг, вызванный обидой и болью. Что-то вроде мести. В голове был туман, в сердце – ноющая саднящая пробоина. Но сейчас, некоторое время спустя после тех событий, Николай Петрович успокоился и стал понимать, что Наташа – девушка совсем не простая, «с переживаниями», которая вышла за него замуж по любви и по светлому, не унижающему их обоих, расчету. Ее спокойная, но твердая позиция привела к тому, что все стало становиться на свои места. Вместе с неутихающей болью в его жизни стало находиться место достоинству и уверенности, а вместе с ними стали проникать – блестящими нитевидными вкраплениями – полосочки счастья. Жизнь начинала походить на жизнь – мерцать разными красками…
Нет, для светской болтовни за чаем, да еще в присутствии этого портрета с локонами, его история явно не годилась.
– На Наташе я женился из-за любви, если уж быть точным, – ответил Николай Петрович, принимаясь за чай. – По любви я женился первый раз.
– А я на грани того, чтобы из-за любви развестись, – вымолвила Любаша, не меняя тона. Она держала чашку так, что Николаю Петровичу хотелось оттопырить ей холеный мизинчик.
– Боже мой, врагу не пожелаю, – быстро проговорил он, опуская глаза.
– Что же мне делать?
– Ты думаешь, что на такие вопросы есть готовые ответы?
– Мне не с кем посоветоваться, я чувствую себя ужасно, ужасно.
Любаша не заплакала, нет, но на ее глаза набежали слезы – ровно настолько, чтобы подчеркнуть их оленью прелесть. Любой мужчина, глядя на эти увлажненные очи, по-рыцарски принял бы сторону Любаши, безо всяких объяснений и доказательств. Аргументы не возвысили, а унизили бы Любашу, а заодно и того, кто верил аргументам больше, чем ее глазам. Все это было уже знакомо Николаю Петровичу. Подобной тактикой виртуозно владела жена.