– Да, считаю, шансы есть. Со мной у вас может получиться.
– Так ты согласен?
Он энергично подался вперед, положив руку мне на плечо, но я не собирался сдаваться так быстро.
– Я подумаю.
Шон не улыбнулся и не выказал каких-либо других эмоций, но напряжение стало явно выходить из него, как воздух из проколотого шара, так что уже через секунду он превратился в того уверенного человека, которым я его всегда знал.
– Идет, парень. Увидимся позже, когда вернешься на виллу.
Я смотрел, как он взобрался по тропинке и исчез за поворотом. Желание стрелять еще у меня пропало. Море манило прохладой, я прошел чуть дальше по берегу, разделся и поплыл.
Выбравшись у подножия скалы, местами покрытой травой со множеством полевых цветов, я вскарабкался на нее до половины и лег на спину, подставив солнцу свое обнаженное избитое тело и разглядывая облака сквозь полуприкрытые веки. Мне удалось расслабиться, и в голове стало совершенно пусто – один из приемов отдыха, который я усвоил в тюрьме.
Мир казался голубой чашей, в которую я погружен. Задремав в душистой траве, я вскоре заснул.
Проснулся в неподвижной тишине полдня. Сквозь цветы и траву, встававшие перед глазами, как джунгли, в нескольких ярдах от себя увидел женщину, ту самую гречанку. Была ли это случайность или ее прислал Бёрк? Притворившись спящим и наблюдая за ней сквозь полусомкнутые ресницы, я начал спокойно просчитывать возможные варианты. Она постояла две или три минуты, разглядывая меня без всяких эмоций на лице, затем повернулась и тихо ушла.
Когда она исчезла, я встал, оделся и снова спустился на пляж, чувствуя себя возбужденным. Все происходящее показалось мне игрой, в которой Бёрк делал следующий ход, а я все еще обдумывал предыдущий.
Карты и коробочка патронов оставались на своем месте, и, выходя на линию огня, я почувствовал в себе прилив энергии и какую-то особую сосредоточенность. Встал наизготовку, выстрелил и за секунду перезарядил револьвер. Прежняя сила вернулась ко мне, восстал прежний Стаси, каким он был до «ямы», – прежний, но не тот же самый.
В следующий раз я стрелял с левой руки, примерно с середины пояса, и уже знал результат прежде, чем проверил его.
Пять попаданий... пять попаданий в каждую карту плотной кучкой.
Разорвав карты на мелкие кусочки, я выбросил их в море, потом повернулся и начал подниматься к вилле.
Я проспал всю вторую половину дня и, проснувшись только с наступлением сумерек, все еще лежал без движения, когда Бёрк зашел в комнату, как бы проверяя, сплю ли я, и бесшумно удалился.
Как только стемнело, я натянул брюки и выскользнул на террасу. Где-то рядом разговаривали, я пошел на голоса и остановился у окна комнаты, которая, по всей видимости, была спальней Бёрка. Он сидел за столом в углу, а Пьет стоял рядом с ним, его светлые волосы золотились в свете лампы.
Бёрк посмотрел на него и улыбнулся – новой для меня, загадочной улыбкой, потрепал его по руке и сказал что-то. Пьет тут же пошел к выходу, как верная собака бежит по приказу хозяина.
Шон выдвинул ящик стола и достал нечто, подозрительно напоминающее бутылку виски, вынул пробку и глотнул прямо из горлышка, что для непьющего человека можно считать почти подвигом. Потом заткнул пробку и убрал бутылку в тот же ящик. Открылась дверь, и в комнату вошла гречанка.
Я собрался было уйти, потому что влезать в чужую личную жизнь да еще подглядывать в общем-то не в моих правилах, но он продолжал сидеть за столом и выглядел как настоящий полковник, давая ей какие-то указания, видимо на греческом, которым, как я знал, он владел достаточно хорошо после двух лет службы на Кипре во время кризиса.
Когда она вышла, я отступил в тень и пробрался обратно к себе в комнату. Все события представлялись мне теперь переплетением человеческих страстей. Я зажег сигарету и улегся на кровать, чтобы хорошенько все обдумать.
Дело – вот что вызывало у меня беспокойство. Легенда о Благородной Джоанне и Свирепом Серафино имела какую-то слабину. Да, конечно, она выглядела правдоподобной, но как-то неполно, как фуга Баха, в которой пропущена пара-тройка страниц.
Где-то вдали угрожающе прогрохотал гром. Боги сердятся? «О Зевс всемогущий, прости нас». Старая греческая цитата выплыла откуда-то из школьной программы, увлекая меня в мир винно-красных морей, бесстрашного Ахиллеса и лукавого Одиссея.
Я не слышал, как она вошла, но когда молния разорвала завесу мрака, увидел ее стоящей напротив сводчатого окна. И не издал ни звука. При следующей вспышке молнии заметил, как она уже приближается ко мне. Ее одежда лежала позади нее на полу, контуры ее налитого тела таинственно высвечивались в темноте, черные волосы прикрывали полные груди.
В следующее мгновение ее руки прикоснулись ко мне, губы мягко погрузились в мои, и я почувствовал на себе тяжесть ее тела. Одним жестоким движением я схватил ее за волосы и круто повернул, зажав, как в капкане.
– Что он приказал тебе делать? – яростно прошептал я. – Все, что захочу, все, чтобы я был доволен?
Она выгнулась дугой от боли, но не пыталась сопротивляться, и когда молния сверкнула вновь, обрисовав ее полную грудь, я увидел, что ее глаза обращены ко мне и в них нет ни тени страха.
Я отпустил ее волосы, и она легла рядом со мной. Я нежно провел рукой по ее лицу, и она припала губами к моей ладони. Итак, вот что он обо мне думает. «Стаси – сатир, заполни половину его кровати, и больше ему ничего не нужно. Дальше делай с ним, что хочешь». Как и мой английский завтрак – Бёрк предусмотрел все. Упущен только рояль – не сомневаюсь, он очень старался его заполучить.
Я подошел к сводчатому окну и остановился, глядя в мерцающее небо. Неожиданно, без видимой причины вся ситуация показалась мне очень забавной: нелепая детская игра с мотивами до смешного примитивными.
Бёрк жаждал меня – я был ему необходим. Взамен мне предлагали двадцать пять тысяч долларов и удовлетворение всех плотских запросов. Чего еще может желать настоящий сатир?
Я медленно кивнул окну. Согласен. Сыграю в твою игру, как не раз играл в прошлом, только теперь включу в нее пару моих собственных правил.
Позади себя я ощутил легчайшее движение и почувствовал ее рядом в темноте, повернулся и притянул ее вплотную к себе. Совершенно нагая, она слегка дрожала. До меня донесся запах мимозы, тяжелый и липкий во влажном воздухе. Весь мир был наэлектризован и ожидал лишь знака, чтобы произошла разрядка. Наконец небеса разверзлись, и дождь мощно пролился на землю.
Воздух наполнился свежестью, заглушая нежный аромат ее тела. Я оставил ее в комнате и, выйдя на террасу, подставил лицо дождю. Приоткрыв рог, ловил капли и смеялся – смеялся так беззаботно, как не мог уже много лет. Я вновь чувствовал себя готовым бросить вызов миру и побить его в той игре, которую он со мной затеял.
Глава 5
Мы прибыли в Палермо на Страстной неделе – обстоятельство, которое я совершенно упустил из виду. Встретивший нас черный «мерседес»-седан, на котором мы проехали тридцать пять километров от аэропорта в Пунта-Райси, сразу застрял на запруженных людьми улицах города. Затем мы и вовсе встали перед какой-то религиозной процессией, проносившей через толпу богато украшенную статую Мадонны, возвышавшуюся высоко над нашими головами.
Во время всего перелета с Крита Бёрк пребывал в дурном расположении духа, раздражался по мелочам и теперь, опустив окно, выглядывал с еле сдерживаемым нетерпением.
– Что все это значит?
– Крестный ход, – ответил я ему. – На Страстной неделе они проходят по всей Сицилии. Все их пропускают и крестятся. Народ здесь очень религиозный.
– Похоже, у тебя крепкие нервы, – кисло прокомментировал он.