— Спасибо, Энно. А пока я собираюсь поступить на швейную фабрику.
— Повремени. Я что-нибудь другое придумаю. — И он взглянул на часы: — Прошу прощения. Мне пора, служба.
Бросив на стол деньги, он взял Ружу за руку, и они вышли из казино.
Чуть подождав, на улицу выбежали Сашко и Витя. На углу Энно и Ружа расстались.
Опустив голову, не замечая прохожих, цыганка медленно вошла в городской парк с ажурной чугунной оградой.
Сашко шепнул другу:
— Карауль у входа.
— Угу.
Парк находился в запустении, буйно пахло прелыми листьями, в голых ветках тоскливо свистел ветер, каркали вороны.
Ежик свернул на боковую дорожку, где гуще росли деревья. Цыганка обернулась, настороженно оглядела пустые аллеи. Ствол дуба спрятал Сашко. Уверившись в безопасности, она подошла к летней эстраде.
Мальчик, пригнувшись, перебегал от дерева к дереву, подкрался к эстраде с другой стороны, выглянул из-за угла: цыганки нигде не было.
Притаился у стены, ждал. Внезапно она вылезла из-под сцены с тяжелой корзиной. Когда Сашко высунулся вторично, она скрылась.
Ежик смекнул: направилась в дальнюю часть парка, туда, где растут черемуха и боярышник. Действительно, среди низких густых кустарников замелькал ее яркий платок.
Метров двести Ружа прошла вдоль ограды, потом пригнулась и вдруг очутилась по ту сторону забора.
Сашко быстро нашел лаз, которым она воспользовалась.
Парк выходил к самому морю. Берег был крутой, скалистый. Следуя дальше за Ружей, Сашко выбрался на Приморский бульвар, который тянулся вдоль длинного ряда старинных кирпичных домов.
Эту часть города, примыкавшую к порту, немцы подвергли массированной бомбежке. Почти вся улица была в развалинах. Мальчик не спускал глаз с Ружи.
В порту прозвучал орудийный выстрел. «Что это?» — удивился Сашко и невольно прижался к стене дома. Немного подождал. Выстрелов больше не было. Посмотрел вперед и обомлел — улица была пуста.
Подбежал к каменной высокой ограде, у которой только что была Ружа. Здесь помещался санаторий для больных костным туберкулезом. Раньше Ежик с дружком зарился на растущие там персики, яблоки, груши, редких сортов виноград. Как ни ухитрялись перемахнуть через ограду, не могли. Знал он и другое: в самом начале войны санаторий эвакуировался.
Сейчас тяжелые входные ворота были отброшены взрывом на улицу. Мальчик нерешительно вошел во двор.
Двухэтажный дом, построенный буквой «Т», окружали древние, покрытые мхом тополя и каштаны. Во все стороны разбегались асфальтированные дорожки, теряющиеся среди фруктовых деревьев. Бомба угодила в середину здания. Сохранились лишь наружные стены метровой толщины, выложенные из красного кирпича.
Парадные двери, сорванные с одной из петель, качались на ветру, скрипели. Ежик ткнулся в коридор — дорогу преградили потолочные балки. Влез в оконный проем. Со стен свешивались обрывки проводов, трубы, на полу лежали кучи битого кирпича, штукатурки. С трудом перебравшись через них, Сашко заглянул в дверной проем, ведущий, видимо, в кухню. Навстречу метнулась, громко хлопая крыльями, какая-то птица. Испугавшись, он отскочил в сторону, задел отвисшую трубу и чуть не погиб: со второго этажа рухнула кирпичная глыба.
Осторожно выбрался из развалин, обошел сад, подставил лестницу, залез на ограду, оглядел все вокруг.
Цыганка словно сквозь землю провалилась.
Выслушав рассказ Ежика, Ирина задумалась. Поведение цыганки более чем странно. Развлекается в казино, тащит куда-то тяжелую корзину и исчезает в развалинах.
— Ну чего о ней долго думать? — сказал Сашко. — Я не все слышал, а кое-что понял: фашисту жаловалась на Советскую власть. Она молдаванка, отец был крупным виноторговцем, раскулачили…
— Но тогда зачем она прячется от фашистов?
На миг Сашко задумался: «В самом деле — зачем?» Но это лишь на миг.
— Скрывается от нас, — нашелся он. — Шпионка она, я докажу… с Витькой. Мы завтра весь санаторий этот облазим.
— Нет, здесь что-то посложнее, Ежик.
— До революции там грек-миллионер жил, — вставила Надежда Илларионовна. — Разное о нем в народе плели. И контрабандой он промышлял, и фальшивые деньги печатал… Врали по-всякому. И будто прямо из дома к берегу тайный ход пробит, вроде бы тоннель, что ли. По нему-то и проносили контрабанду. Но ход этот, когда грек бежал от революции, взорвали или затопили. Не знаю, правда ли это, нет ли. А вот в подвалах еще долго находили всякую всячину: монеты какие-то не наши, посуду серебряную…