— Вот этого мы и не знаем. Кто такой Айтек Давлетхан?
— Замкнутый он. Отца его, Сагида, уважал.
— И я его любил, — сник Юрий. — Он дедом мне доводился.
— Тогда ты и Айтека должен лучше моего знать.
— Я редко с ним встречался, а война, как сами понимаете, к осторожности приучила.
— Ума не приложу, чем тебе помочь. Моя явка резервная. Я лично ни с кем не связан.
— А что Максиму Максимовичу передать?
— Порадовать нечем. Скажи, что фашисты альпийских стрелков подтягивают, легкие пушки, ручные пулеметы подвозят. Не иначе Главный хребет собираются штурмовать. Слушок идет — проводника ищут. Сердце кровью обливается: неужто сыщется?..
На обратном пути Юрий свернул к Каштановому озеру, на берегу которого предстояло встретиться с Ружей.
Ружу в Спокойных Бродах устроили по-барски: по требованию Рейнхельта в гостинице отвели ей помер с отдельной спальней, снабдили продуктами. Энно три дня отсутствовал. Вернулся усталый, полдня проспал, затем снова исчез на двое суток. Ружа догадывалась, что штаб генерала Вольферца находится где-то поблизости. Энно там проводит все дни. Просила взять с собой — наотрез отказал.
Нет, не оправдывает она доверия Максима Максимовича. Рейнхельт свои делишки обтяпывает где-то вдали от ее глаз. В гостинице появляется один, она не в состоянии ничего узнать.
В номере гостиницы было душно и скучно. Пообедав, она прилегла отдохнуть. Ждала Энно — сегодня обещал непременно приехать. Незаметно задремала.
Сколько спала — не помнит. Разбудили ее голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Было совсем темно. Осторожно потрогала дверь. Она была заперта. Заглянула в замочную скважину, откуда проникал свет, но рассмотреть что-нибудь мешал вставленный ключ. Ружа приложила ухо к двери. Услышанные ею слова заставили насторожиться. Металлический, с хрипотцой голос кого-то упрекал:
— У меня не хватает больше сил. Сколько так можно? Из-за вас я страхом мучился.
— Давай будем справедливыми, — возразил Рейнхельт. — В карательную сотню, как мне известно, ты добровольно вступил, силком не тянули.
— То не отрицаю. Мы в гражданскую войну своего добивались. Потому как люто большевиков ненавидели.
— А жить-то с ними пришлось, с коммунистами? — добродушно рассмеялся Рейнхельт.
— Нас тогда союзники предали. Сами из Новороссийска на пароходах смылись, а расплачиваться таким, как я, пришлось.
— Упрек опять несправедливый, — осадил Рейнхельт. — Ты сам, по доброй воле, в России остался и обязательство подписал.
— Так золотые горы обещали!
— Твой сотник — человек слова. По его ходатайству в Швейцарском банке счет на твое имя открыт. Вклад твой растет. Мне стало известно, что бывший твой сотник скоро прибудет в здешние места, он назначен начальником заповедника. И вообще хватит волынку тянуть. Ты, собственно, чего, Шмель, добиваешься?
Ружа не отрывала уха от замочной скважины. Звякнул стакан. Что-то забулькало. Рейнхельт вкрадчиво спросил:
— Говоришь, золотые горы обещали? Будут… Тебя ценят и щедро награждают. Не далее, как нынешней осенью, за сведения о партизанах получишь в Сочи усадьбу: на выбор любой санаторий!
Обладатель голоса с хрипотцой возразил:
— В Сочах не хочу, невыносимы эти… соотечественники. Отправляйте в Швейцарию.
Рейнхельт сдержанно рассмеялся:
— Губа не дура. Можно и в Швейцарию, после того…
Опять Ружа не расслышала конца фразы. Дальше Рейнхельт хвастливо произнес:
— Я о тебе генералу докладывал, он торопит. Нам медлить дальше нельзя. Альпийские стрелки наготове. Попав в тыл Красной Армии, они остальное довершат сами… Или боишься в родных горах заблудиться? Один уже разыграл Сусанина: до сих пор на суку вялится. Тебе я верю. Поведешь отборные части, цвет эсэсовских богатырей.
— Поискали бы кого другого. Узнают… Не сносить мне головы.
— Больше некому.
«Вот оно что, — замерла Ружа, — он его в проводники завербовал».
Тут же ее догадка подтвердилась.
— Ну что ж, я согласен. Мне подвластны волчьи тропы, — расхвастался Шмель, — без единого выстрела Закавказье захватим.
— Вот это — голос мужа! — подхвалил Рейнхельт. — Близится конец твоей двойной жизни. Сделку коньяком спрыснем.
«Сволочь! Шкура!» — кипела Ружа. Она слышала, как они пили, развлекая друг друга анекдотами. Потом Шмель ушел.
Ружа укрылась одеялом, притворилась спящей…
Никогда в прошлом Ружа не поверила бы, что способна делать то, что делает, выносить то, что выносит.
Вынудила обстановка. Немцы погубили ее близких, и она сделалась мстительницей. Убедившись, что Сергей Владимирович не сложил оружия, согласилась помогать ему. После встречи и бесед с Ириной, Метелиным, а затем с Максимом Максимовичем на многое стала смотреть по-другому. Восхищаясь их подвигами, пыталась подражать им.