— Положение серьезнее, чем ты себе представляешь, — произнес Сидоров. — Я как ни прикидывал, а пришел к одному выводу: для тебя, товарищ Метелин, Приазовск пока закрыт наглухо.
— Отступить! — воскликнул Метелин. — Никогда!
К столу с шипящим на сковороде картофелем подошел хозяин домика, старый бакенщик.
— Вот и ужин готов, — сказал он. — Угощайтесь.
— Упрямый ты, Сема… Хорошо. Мы к этому разговору еще вернемся. — И перешел на другое: — А почему Максим Максимович не направляет к нам Костю Трубникова?
— Горком комсомола принял решение активизировать диверсии на железной дороге. Начнем, так сказать, «рельсовую войну». Оборудовали мастерскую по изготовлению мин. Теперь Костя — отличный минный мастер, целиком поглощен этим делом.
— А где живет Трубников?
— У одной старушки, там же у него и мастерская. Был у нее единственный сын, да погиб на границе в первые дни войны. Костю она сынком называет.
— С арестованными удалось установить связь?
— Еще нет…
Они долго молчали. За стеной шумел ветер, в окно монотонно стучал дождь.
— Семьей Трубниковых, их судьбой, — проговорил Сидоров, — обеспокоены штаб отряда и обком партии… Большое горе постигло лично тебя, Семен Степанович. Мы теряем друзей, ты — любимого человека…
Семен опустил голову: «А что сейчас с Ириной? Каково-то ей?»
Желая отвлечь Метелина, Владимир Владимирович заговорил о другом:
— С «гостинцем» у нас осечка вышла.
— Что вы сказали? — Семен поднял голову. — Какая такая осечка? Мне сказали: сигара фирменная. Немцы народ точный…
— Мы сразу не разобрались. Наши ребята подорвали очередной фашистский эшелон. В сохранившемся вагоне обнаружили мину. Трофей задумали приспособить для твоей экскурсии. Не получается: мина не держится на плаву — тонет. Немцы готовили ее для диверсий на море, там вода плотнее, а речная ее не держит.
— Что же будем делать?
— Вот, — Сидоров кивнул в сторону бакенщика, — Роман Иванович подсказывает выход. Из пустых канистр порекомендовал устроить понтон. Утром хлопцы доставят канистры. А сейчас давай спать — завтра предстоит хлопотливый день.
— Охота поговорить… Давно не виделись…
Сидоров подошел к Семену, как тогда в горкоме партии, мягко опустил ладонь на плечо:
— Я прямо из обкома, полтораста километров по грязи прошлепал. Важное совещание было.
— Извините, Владимир Владимирович, вам, конечно, отдохнуть надо. Вы ложитесь, а я, скорее всего, не усну…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ИРИНА
В ночь, когда Метелин находился в доме бакенщика, Ирину повели на допрос. Предвидя, что от такой девушки, как Трубникова, допытаться, где скрывается жених, — пустая трата времени, гауптштурмфюрер передал ее главному вахмистру, тем более, что Василий сломлен, согласился дать показания. Правда, с перепугу при допросе матери потерял сознание, пока нечленораздельно мычит, но скоро заговорит, откроется.
Рейнхельт не ошибся. Ирина спокойно вошла в кабинет.
Когда главный вахмистр предложил ей сесть, она осталась стоять, на предложение закурить отрицательно покачала головой.
— Вот как! А мне думалось, что все комсомолки курят, — издевательски сказал он. — Итак, предварительно познакомившись, приступим к делу.
Из ящика стола он достал книжку Николая Островского «Как закалялась сталь». Перелистав, спросил:
— Читала?
— Училась по ней жить.
— Твоя?
— Забрали при аресте. Зачем спрашивать?
— Вернуть хочу.
Приблизившись, он ударил ее книгой по лицу:
— Получи, получи!
Ирина не отвела лица, так и осталась стоять с поднятой головой. Дряблые, выпуклые щеки главного вахмистра тряслись, как в лихорадке, глаза налились кровью.
— У кого радиоприемник? — спросил он.
— Мне не докладывали.
— Где хранятся мины, оружие?
— Там, где при необходимости удобнее взять.
— Отвечай! — И он сильно рванул ее за косу.
— Отойди, от тебя дурно пахнет, — сквозь зубы сказала девушка.
Схватив за косы, главный вахмистр бросил ее на пол. Ирина, закусив губу, твердила себе: «Не заплачу, все равно не заплачу».
— Отставить! — Из комнаты отдыха показался Рейнхельт.
Главный вахмистр выпил стакан воды, вытирая пот, отступил в угол.
Остановившись перед Ириной, Рейнхельт с подчеркнутым восхищением проговорил: