— На редкость красивое тело. Жаль уродовать. Поднимите!..
Ирину усадили на стул.
Пройдясь по кабинету, гауптштурмфюрер не спеша уселся в кресло. Пустив дым сигары, он устало, как бы незаинтересованно, спросил:
— Скажите, где склады оружия, приемник — и вам дадут денег. Много денег. Поедете в Киев, Берлин, вся Европа ваша. Вы молодая, красивая, на вас залюбуешься. Накупите шикарных платьев. Политику оставьте нам, мужчинам.
В кабинет вошла Клава Лунина, увидела Ирину, затаилась у двери.
— В Киев, Берлин я поеду, когда вас там не будет, — сказала Ирина. — Насчет платьев, денег? Спутали, господин офицер, я не из тех… У вас есть кого награждать и наряжать…
Сарказм Ирины возмутил Клаву. Слова ее приняла на свой счет. Давняя злоба снова вспыхнула: так бы и кинулась, по волоску выщипала бы ненавистные косы соперницы.
Побледнев, она подошла к столу, подала папку:
— Вы просили бумаги на подпись, вот они.
Приняв папку, Рейнхельт успокоил Лунину:
— Не обращайте, Клара, на ее слова внимания. Она скоро станет вежливее.
— Плюю я на нее, — брезгливо проговорила Клава. — Она всегда поперек моей жизни вставала. Слишком идейная! То в пионеры, то в комсомол тянула. И Валя такая же, ни в чем этой не уступит.
— Что еще за Валя?
— Бесценная ее подруга. Вместе заправляли, куда там! Жена комсомольца Михаила Полякова.
— Постой-ка! Инженера Полякова?
Клава утвердительно кивнула головой.
— Того, что я на завод устраивал? Его из комсомола исключили за буйство в ресторане.
— Он в рот спиртного не брал… Праведник.
— Интересно… Так-так. Здесь что-то есть! — вслух рассуждал Рейнхельт. — А где эта Валя?
— На бирже труда работает… Пыль вам в глаза пустили.
— Понятно, откуда ветер дует! Из комсомола, видите ли, исключен за недостойное поведение, — вспоминал офицер. — Лоялен! В цехе у него порядок! Околпачили, значит?
Повернувшись к главному вахмистру, Рейнхельт приказал:
— Арестовать. Немедленно! Тот сейчас же выбежал. Ирина выкрикнула:
— Клава, учти, стены эти имеют уши! В городе узнают, что ты сделала.
Ирина даже о себе забыла, ужаснувшись за Поляковых. Какой провал! Комитет сделал все, чтобы законспирировать Полякова. На улице, где он жил, его называли «немецким прихвостнем». Его группу освободили от диверсионной и агитационной работы. Михаил Поляков занимался подделкой документов, изготовлением мин. Минная мастерская была оборудована недалеко от его квартиры, на Северной улице, в подвале дома престарелой вдовы. Миша хранит набор штампов и печатей для изготовления документов.
У Ирины закружилась голова. Чтобы не упасть со стула, она ухватилась за край стола.
— Ага, сдрейфила! — торжествовала Клава. — Валю пожалела? Или твой женишок Метелин у Поляковых скрывается?
— А это мы скоро узнаем. — Обращаясь к Клавдии, Рейнхельт спросил: — Ну, как прикажешь поступить с этой златокудрой?
— Я ее ненавижу! — истерично взвизгнула Клавдия. И в лицо Ирине: — Видишь, настала моя очередь посмеяться над тобой. Ха-ха-ха…
Ирина спокойно ответила:
— Тебе, Клавдия, и сегодня не весело, а придет время — наплачешься.
— Не верь ей, Клара, — усмехнулся Рейнхельт. — А вам, сударыня, — обратился он к Ирине, — мы окажем особую милость. Мои солдаты любят русских девушек. Очень!..
Под утро Ирину втолкнули в камеру, где уже находились Валя Полякова и медицинская сестра. Платье на ней было изорвано, волосы растрепаны. Она упала на пол и, вздрагивая всем телом, беззвучно рыдала.
К ней бросилась Валя. Ирина испуганно отстранилась от нее:
— Не прикасайся… Не прикасайся. Я поганая. Когда была без сознания, он… — и стала биться головой о стенку.
Ее успокаивали, но Ирина долго не унималась. Затем затихла, умоляюще спросила:
— Вы меня любите?
— Любим. Всегда, всегда будем любить.
— Тогда прошу вас, задушите меня. Задушите, я хочу умереть! — И опять забилась в судорогах.
Успокоившись, еле слышно проговорила:
— Сообщите нашим… Клавка Лунина предательница.
Пришли солдаты и увели Валю Полякову.
МОСТ
Позавтракав, Метелин вышел из домика бакенщика: не терпелось взглянуть на незнакомую местность. Стояло серое, неуютное утро. С неба одновременно срывались снежная крупа и дождь. «Успеть бы. Река вот-вот льдом покроется», — подумал он.
Дом находился в лесу, на излучине. Река, казалось, налита жидким свинцом: ни волн, ни течения, становись и переходи на тот берег — тяжелая вода выдержит.