Клава Лунина с озабоченным видом шла к бывшему Дворцу пионеров. Ей казалось, что в сумочке не письмо, а мина замедленного действия, которая вот-вот взорвется. Велико было искушение уничтожить его, разорвать и выбросить, будто ничего ей не передавали.
А если Костя, не дождавшись ответа, ухитрится переслать другое? Он из таких: что в голову втемяшилось — не отступит, пока не добьется. Тогда Рейнхельт спросит ее, где письмо, ему адресованное?
А вдруг Трубников сообщает что-нибудь о ней? Надо было не впускать в комнату, следовало бы дверь захлопнуть перед его носом!
Так бы и поступила, если бы это был не Костя. Он прямой, открытый, на удар из-за угла не способен. Каким был — таким остался, потому письмо приняла… Неужели сама несу свой смертный приговор?..
Не находя ответа на свои вопросы, она затопталась на месте, не решаясь войти в здание. В это время, как нарочно, возле нее остановилась машина «ганомак», из которой вышел Рейнхельт. Он подошел, взял Клавдию под локоть, и они вместе проследовали мимо часовых.
Когда поднимались по лестнице, Клавдия отдала письмо. Рейнхельт пригласил ее в кабинет. Удобно усевшись в кресло, он вскрыл конверт и стал читать. Клавдия следила за выражением его лица, похолодев от страха.
Наконец Рейнхельт встал, потер от удовольствия руки, улыбнулся. У нее отлегло от сердца: значит, Костя не обманул!
Пройдясь по кабинету, гауптштурмфюрер спросил:
— Каким образом письмо попало к тебе?
— В почтовый ящик кто-то подбросил, — не моргнув, соврала Клавдия. — Смотрю, оно вам адресовано. Вот я и принесла.
Рейнхельт уставился на нее колючими глазами:
— С автором письма встречалась?
— А кто автор?
— По почерку не догадываешься?
— Почерк на конверте мне незнаком.
— Гм… А ты должна его знать. Да это сейчас не имеет значения… У тебя цветок гортензия имеется?
— Даже три горшочка.
— Странно… Откуда ему о цветке известно? — вслух размышлял гауптштурмфюрер. — Чертовщина, мистика да и только! В самом деле они всесущие, всевидящие. — Подумав, строго приказал Клаве: — Иди домой и поставь цветы на окно, обязательно гортензию. Все три горшочка. Немедленно!
Лунина поднялась со стула, подражая военным, ответила:
— Есть поставить гортензию на окно! — И, помолчав, спросила: — Можно идти?
Рейнхельт уже давно обходил Клавдию своим вниманием. Сейчас обнял ее за плечи, легонько прижал к себе и отпустил.
— Одну минутку, Клара.
Он прошел в угол, где стоял сейф, открыл его и позвал:
— Подойди сюда, Клара.
Она легко, игриво подбежала к нему.
— Вот видишь? — Рейнхельт в сжатых пальцах показал кольцо. — Тебе нравится?
Лунина изобразила крайнее смущение. Потупив глаза, не отвечала. Гауптштурмфюрер самодовольно рассмеялся:
— Вижу, что по душе. Бери, на память.
«Костя как в воду глядел, — радовалась Клавдия. — Действительно награду заслужила».
Оставшись один, Рейнхельт сиял трубку телефона, спросил:
— Вы знаете, где живет наша переводчица Лунина? Хорошо… — Металлическим голосом приказал: — Сейчас же пошлите ловких парней, и пусть они понаблюдают за всеми, кто будет рассматривать окна ее квартиры. Не брать! Ни в коем случае! Обязательно проследите, куда пойдут! Выполняйте!
Рейнхельт еще раз прочитал письмо Кости Трубникова. В нем говорилось:
«Господни гауптштурмфюрер! Пишет вам один из тех комсомольцев, с которыми вы встречались в памятных для вас развалинах гастронома. Вы тогда оказались на редкость сговорчивым.
Вот что вынудило меня обратиться к вам. Вами арестованы моя мать, сестра и брат. Они мирные жители: стояли в стороне от борьбы с вами, истязателями моей страны.
Заявляю, что взрыв дока, диверсии на железке, на заводах организованы мною. Естественно, у меня имеются сообщники, их фамилии и адреса известны только одному мне.
Охотясь за Метелиным, вы на ложном пути, иными словами, занимаетесь мартышкиным трудом. Из-за болезни секретарь горкома комсомола давно покинул Приазовск.
Делаю вам, господин гауптштурмфюрер, предложение: освободите маму, сестру, брата — и я добровольно сдамся. Устраивает? Понимаю, вам нужны гарантии. Такой гарантией буду я сам. Если примете мои условия, я незамедлительно явлюсь к вам, после то вы должны освободить моих родных. Как видите, я доверяюсь вам, хотя уверен, товарищи назовут мой поступок безумием, более того — самоубийством.
Если мои условия приемлемы, то сделайте так: переводчицей у вас работает Лунина Клава. Так вот, пусть она в своей квартире на подоконник поставит три цветка гортензии. Как только цветы окажутся на окне, я направлюсь в ваш кабинет. Но это также будет означать, что вы, господин Рейнхельт, согласились освободить моих родных и ни в коем случае не нарушите данного вами слова.