Одинокий эмиссар уже возник на уровне их убежища, когда Бальфус чуть не подпрыгнул, услыхав у самого уха жесткий гортанный говор пиктов. Лишь секунду спустя он сообразил, что Конан обращается к гребцу на его наречии. Человек в лодке вздрогнул, глянул на берег, крикнул что-то в ответ и, низко склонившись, повел лодку к западному берегу. Все еще не до конца понимая происходящее, Бальфус, ошарашенный резкой сменой событий, почувствовал, как Конан берет из его рук взятый на поляне лук и накладывает стрелу.
Пикт подошел совсем близко к берегу и вновь крикнул. Ответ прозвучал щелчком тетивы, и стрела по самое оперение вошла в широкую грудь. Со сдавленным стоном воин согнулся и рухнул в воду. Конан мгновенно бросился в реку, подхватывая лодку. Еще не пришедший в себя от изумления Бальфус проковылял за ним, карабкаясь на борт. Конан взгромоздился на корму и направил лодку к восточному берегу. С завистью наблюдал Бальфус игру могучих мышц под загорелой кожей; варвар казался ему человеком, не ведающим усталости.
— Что ты сказал пикту? — спросил он у киммерийца.
— Чтобы пристал к берегу, потому что на другой стороне его хочет подстрелить белый следопыт.
— Не совсем честно… Он-то думал, что его зовет друг. Но говорил ты на их языке отлично…
— Лодка нужна, — буркнул Конан, не переставая грести. — Это был единственный способ приманить его к берегу. Лучше обмануть пикта, готового содрать с нас шкуру, чем подвести людей, жизнь которых зависит от нашей с тобой расторопности!
Несколько минут Бальфус размышлял над деликатностью этой этической проблемы, затем пожал плечами:
— Как далеко мы от форта?
Конан указал на ручей, впадавший в Черную реку на расстоянии выстрела из лука.
— Это нужный ручей. От его устья до форта девять миль. С этой стороны нападение не грозит. Другая граница — северный ручей, девять миль выше форта. И за ним болота. Вот почему штурмующие пойдут от Черной реки. Конайохара подобна копью с наконечником в девять миль шириной, погруженному в пиктскую пущу.
— А почему бы нам не остаться в лодке и не проплыть оставшийся путь?
— Потому что нас задерживает борьба с течением, да и поворотов слишком много. Пешком быстрее, кроме того, Гвавела лежит южнее форта, и если пикты станут переправляться — мы попадем прямо им в лапы.
Сумерки опустились, едва они пристали к восточному берегу. Без малейшей задержки Конан двинулся вперед; Бальфус с трудом поспевал за ним, проклиная гудящие ноги.
— Валаннус хотел построить форты у устьев ручьев. Прав был, умница… Всю реку можно было стеречь. Да правительство не согласилось. Жирные глупцы! Сидят на бархатных подушках, а голые девки им вино на коленках подносят… Знаю я их! Дальше дворцовой стены ничего не видят, дипломаты!.. Ад бы их поглотил! Хотят победить пиктов теориями, об этой, как ее… территориальной экспансии. А Валаннус и ему подобные вынуждены подчиняться приказам банды выживших из ума идиотов. Им так же удастся захватить пиктские урочища, как и восстановить Венариум! И придет время, когда они увидят варваров под стенами восточных городов!
Неделю назад Бальфус бы рассмеялся от таких пророчеств, но сейчас он ничего не сказал. Вздрогнув, он бросил взгляд на реку, едва различимую в просветы зарослей, на колоннаду деревьев у берега; он предполагал, что пикты уже переправились и теперь устроили засаду между ними и фортом.
Еле слышный шорох впереди заставил сердце Бальфуса бешено биться в груди. Меч Конана блеснул в воздухе и медленно опустился, когда из кустов выбралась огромная, тощая, вся покрытая шрамами собака и стала всматриваться в идущих людей.
— Клянусь Кромом! Это же пес поселенца, строившего дом у реки, на пару миль южнее форта! Ясное дело, его убили, а дом сожгли. Но не сейчас, раньше. Мы нашли труп на пепелище, а пес валялся рядом полумертвый, между тремя пиктами, которых он загрыз. Мы забрали его в форт, выходили, но он потом удрал в пущу и одичал. Ну как, Грызун, ищешь убийц своего хозяина?
Собака не зарычала и не оскалила зубы. Тихо, как призрак, она встала между ними.
— Пошли, — согласился Конан. — Он почует дьяволов раньше, чем мы их увидим.
Бальфус усмехнулся и ласково погладил загривок задрожавшей собаки, давно забывшей, что такое ласка. После этого пес рванулся вперед. Сумерки сменились полной темнотой.
Мили таяли под спотыкающимися ногами; собака казалась немой. Но внезапно пес застыл на месте с настороженными ушами. Потом и люди услыхали далеко впереди слабые отголоски демонического визга.