ГЛАВА ВОСЬМАЯ 1
Хотя Анна Никитична и собиралась поужинать на дармовщинку, но, как только ушли дядя Пекка и Лена, сесть за стол она отказалась.
— Что ты, что ты! Это я нарочно, чтоб позлить дядю Пекку. Вы ужинайте, а я вот гнездышко для Барсика оборудую... Славик, где мы его устроим? У плиты? Ну что ж — и тепло, и в сторонке...
Рябова была на шесть лет старше подруги. До войны один год преподавала историю в классе, где училась Ольга. Но время как бы стерло разницу в годах, и когда Ольга с сыном вернулась в Войттозеро, они постепенно сблизились. Вышло так, что единственным человеком, которому Ольга откровенно рассказала все случившееся с ней во время войны, оказалась Анна Никитична, и это определило их отношения.
Рябова была одинока. Часто она шутила, что сама судьба против ее замужества: «До войны было некогда, после войны не за кого...» Оля знала, что Анна Никитична немножко кокетничает. Стоит ей лишь поманить пальцем, и Костя Панкрашов, по мнению многих, самый завидный в Войттозере жених, сломя голову прибежит к ней. Вот уж два года он весь сияет, если Рябова хоть чем-либо покажет к нему внимание. Это знали все в поселке, и единственным человеком, который как бы не замечал этого, была сама Анна Никитична. Оля много раз заводила с ней разговор, но Рябова лишь весело хохотала в ответ:
— Панкрашов?! Костя-то? Да кому он нужен, бабский угодник этакий? Тоже мне жених!
Годы шли. Рябовой уже стукнуло тридцать пять. Оля с беспокойством и сожалением примечала, как в ее красивых рыжевато-золотистых волосах появляются сизые ниточки преждевременной седины. Не видела этого лишь сама Анна Никитична. И далее больше того — ее требования к возможному спутнику жизни не только не уменьшились, но даже возросли.
С годами Анна Никитична все крепче привязывалась к семье Рантуевых. Славик стал для нее настоящим кумиром. В раннем детстве он много болел, и Рябова наравне с Ольгой делила бессонные ночи у его постели. В ее отношении к Славику было что-то непонятное. Прекрасный педагог, умный, требовательный руководитель в школе, она теряла эти качества, как только дело касалось Славика. Мальчику все разрешалось, любое его желание моментально исполнялось, стоило лишь услышать об этом тете Ане.
Временами Оля даже ревновала подругу к сыну. Ей казалось, что и сама она нужна Рябовой лишь постольку, поскольку она мать Славика. Нет, она не была против такой привязанности. Но разве Славик может пожаловаться на недостаток материнской ласки? А если он растет избалованным и своенравным, то прежде всего виновато безудержное внимание к нему Анны Никитичны. У ребенка не может быть двух матерей, а он уже начинал вроде бы привыкать к этому.
Как-то Оля высказала свои опасения. Анна Никитична не придала им ровно никакого значения:
— Ты преувеличиваешь. Не мешает ребенку в семье любовь и отца и матери!
— Отец, вероятно, совсем другое. У нас с тобой две матери получаются.
— Ну, хорошо,— засмеялась Рябова.— Давай так и поделимся. Ты будешь матерью, а я отцом.
— Нет уж. Отец скорее из меня получится, чем из тебя,— невесело поддержала шутку Оля.
И все осталось по-прежнему.
Вот и сегодня. Оля была не очень довольна тем, как повернулось дело с покупкой щенка. В конце концов разве в щенке дело? Щенок лишь маленькое проявление их принципиальных расхождений с отцом, которого в послевоенные годы словно подменили. И главное, деньги-то ему совсем не нужны — дети выросли, обзавелись семьями, даже изредка сами помогают отцу. Однако отец ведет себя так, что людей стыдно. Оля давно уже заняла к старику непримиримую позицию. Из-за этого и ушла от него. И вот результат... Анна Никитична все смазала. Она хорошо знает отношения Оли с отцом и поддерживает подругу. Но как только речь зашла о Славике, тут уже все позабыто. И деньги нашлись, и примирительный тон.
Как и следовало ожидать, щенок не дал мальчику хорошо поесть. Едва дождавшись конца ужина, Славик подхватил Барсика, сунул его в зимнюю ушанку и заторопился на улицу.
Анна Никитична подчеркнуто строго выговорила ему за то, что он плохо поел, заставила надеть куртку, но проводила его таким довольным взглядом, что Ольга рассмеялась:
— Если бы знали твои ученики, какой ты можешь быть доброй, то трудно тебе пришлось бы с дисциплиной!
— Ничего. Пойдет в школу, и он познает мою строгость,— пообещала Рябова.— Ну, закончила? Давай поболтаем, а? До кино еще больше часа.
— Давай.
На их языке «поболтать»—это обеим взобраться с ногами на диван и говорить о чем-либо самом сокровенном. А если все переговорено, то и просто помолчать наедине, изредка обмениваясь случайными фразами.
— Костюм сними, помнешь,— напомнила Рябова. Оля словно впервые заметила на себе праздничный костюм. Она даже покраснела и принялась поспешно переодеваться.
«Вот глупая! Вырядилась, удивить хотела!» — выругала она себя, вспомнив свою встречу с Леной. Молодая, со вкусом одетая жена Виктора неожиданно вызвала в ней ревнивое желание показать, что и они здесь не лыком шиты, что и у них есть что надеть. Теперь она видит, что сделала это зря. Лена оказалась безобидной и милой девчонкой, совсем еще наивной и доверчивой.
Переодевшись в голубое, чуть поблекшее летнее платье, которое она сшила два года назад в Петрозаводске, когда училась на курсах мастеров лесозаготовок, Оля снова почувствовала себя легко и привычно. Дорогой и красивый серый костюм действительно тяготил ее. Она долго мечтала о таком, копила деньги, подбирала материал, а когда сшила, то не ощутила никакой радости. Приятно наряжаться, если хочешь кому-то понравиться.
— Ну как, видела его? — спросила Рябова, когда
Ольга устроилась на диване, отвалившись в другую сторону.
Подруга сделала вид, что не понимает:
— Кого его?
— Ну-ну, не хитри... Сама знаешь...
— Видела... Целый день пряталась, ну, думала, сегодня пронесло, а вечером на бирже встретились.
— Ну и как же у вас? Расскажи! — Рябова подвинулась поближе. Оля понимала, что Анной Никитичной руководит сейчас не праздное любопытство, но рассказывать вдруг расхотелось.
Вчера поздно вечером они долго говорили об этом, пытаясь найти самую разумную линию в отношении Ольги к новому техноруку... Анна Никитична была непреклонна: «Держись гордо! Покажи ему свое презрение... Таких надо учить!» Вчера Ольга не возражала. Известие, что Курганов приезжает в Войттозеро, вызвало в ней сложные чувства. Сглаженная годами, потерявшая свою остроту обида заговорила вновь. Действительно, зачем он приехал сюда? Да еще не один, а с женой?.. У Анны Никитичны был свой взгляд на это: «Он или подлец, который не видит ничего предосудительного в ваших прошлых отношениях, или мямля, слюнтяй, рассчитывающий хоть как-то успокоить свою совесть».
Ольга слушала ее, кивала головой, а сама втайне надеялась на что-то третье. Ей не хотелось верить, что Виктор, ее честный, откровенный и скромный Витька, которого она так хорошо знала, мог оказаться таким. С какой радостью она стала бы доказывать Анне Никитичне обратное, но факты были против нее. Злость, горечь, обида заглушали все...
Так было вчера. А сегодня все оказалось и проще и сложнее.
Оля вяло, как бы нехотя рассказала о встрече с Кургановым, об их разговоре по пути в поселок.
— Слюнтяй,— констатировала Анна Никитична.— Типичный слюнтяй... Даже странно. Внешне вроде производит хорошее впечатление. Я по пути специально заглянула в контору посмотреть на него. Он был там, о чем-то спорил с Орлиевым. Спорил вроде по-деловому, мне даже понравилось... А вот возьми же ты,— такую штуку с тобой упорол, а?
Анна Никитична вгорячах любила употреблять подчеркнуто грубоватые обороты речи.
— Ты напрасно так считаешь,— возразила Оля.— Курганов не такой уж и плохой...
— Это еще что такое? — Рябова даже приподнялась от удивления.— Уж не думаешь ли ты его оправдывать?
— Нет, не думаю... да и незачем.
— Так чего ж ты скатываешься на позиции всепрощения? Экая непротивленка злу насилием нашлась!