— Ты хочешь сказать, что вы разыграли жребий и счастливый достался тебе? Как же вы его разыгрывали — на фантиках или монету бросили? — Сидоров уже не скрывал насмешки.
— Вы напрасно не верите... Я говорю правду,
— Чем докажешь?
— Доказательств у меня нет...
— Так почему же я должен тебе верить?
— Потому что так было на самом деле...
— А разве ты все это не мог выдумать? Если бы ты подтвердил, что Кочетыгов приказал тебе остаться, тут еще можно и допустить. Все-таки он старший... По крайней мере, трудно было бы доказать, что ты в чем-то виноват.
— Но не могу же я говорить неправду! Мы действительно тянули жребий... Не на фантиках, не по монете, а на спичках. На обыкновенных спичках...
Виктор остановился, чтобы перевести дыхание и хоть как-то овладеть собой. Да, тогда он растерялся. Перед открытым подозрением Сидорова он вдруг ощутил себя совершенно беззащитным...
— Что же ты замолчал?! Или не успел еще придумать продолжений?.. Не кругло получается у тебя, Курганов! Нет, совсем не кругло! — с язвительным сочувствием покачал головой Сидоров.— Жаль мне тебя... И признаваться тебе не хочется, и соврать не умеешь... Как же ты все-таки в живых-то остался? Придется тебе рассказать правду...
— Правду я и рассказываю...
— Ну, давай, давай... Терпения у нас хватит, выслушаем...
С наигранной внимательностью Сидоров приготовился слушать, облокотившись на стол. Он больше ни разу не перебил Виктора, который, не поднимая глаз на следователя, угрюмо и кратко закончил рассказ. Лицо Сидорова заметно оживилось, едва он услышал о поддельном жребии.
— А что, это, пожалуй, неплохо придумано, а? — весело воскликнул он.
— Это не придумано... Так было на самом деле.
— Ну, ну... Я и говорю, Кочетыгов ловко придумал... Вот уже похоже на правду! Теперь мне нужны несколько уточняющих обстоятельств... В какой руке Кочетыгов держал спички?
— Кажется, в левой.
— И Кочетыгов знал, что на острове есть финны?
— Да, он был почти уверен в этом...
— И он велел никому о жребии не рассказывать?
— Да.
— Почему, как ты думаешь?
— Мы ведь нарушили приказ командира... И потом Павел вообще был такой... Он не любил, чтобы о нем говорили, и слово «герой» употреблял только в насмешку...
— Ну, я думаю, тут дело не в лирике... Теперь договоримся так. Сейчас ты пойдешь домой... Тебе утром во сколько на работу? К восьми? Значит, завтра ровно в семь я жду тебя здесь. Смотри, чтобы мне не пришлось искать тебя.
Назавтра Виктор — измотанный, усталый, с тяжелой от бессонницы головой — вновь стоял перед знакомой гостиничной дверью.
Сидоров встретил его приветливее, чем вчера. Угостил чаем с черными сухарями, предложил папироску «Беломорканал» ленинградской фабрики и все медлил, ждал чего-то, спрашивая и рассказывая о каких-то пустяках.
— Мне на работу пора,— напомнил Виктор.
— Ах, да... Уже двадцать минут восьмого... Ну, что ж, приступим к делу. Вот протокол твоих показаний! Прочти, подпиши и можешь быть свободен.
Протокол занимал шесть страничек, аккуратно переписанных под копирку красивым округлым почерком.
Когда все было закончено, словно гора свалилась с плеч.
Сидоров тепло попрощался с Виктором и предупредил:
— Я думаю, в твоих интересах не болтать об этом.
— Вы о нашей встрече?
— Обо всем... Уезжать отсюда не собираешься?
— Нет. С осени думаю поступить в вечернюю школу, в восьмой класс. Надо учиться...
— Помни, что я тебе говорил! — еще раз предупредил его Сидоров.
В тот день Виктор опоздал на десять минут на работу. В ответ на укоряюще-молчаливый взгляд мастера смутился и впервые соврал:
— Проспал, батя, прости!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 1
Мотоцикл с визгом затормозил у конторы лесопункта.
На счастье, Орлиев сидел в кабинете один. С нескрываемым раздражением он кинул на Виктора быстрый взгляд, но ни слова не сказал. Он читал какой-то слепо отпечатанный на машинке документ. Чуть в сторонке лежала сводка работы за день, тщательно разграфленная синим карандашом и заканчивающаяся размашистой подписью плановика.
— Вы знаете, кого я сегодня встретил? — едва отдышавшись, горячо заговорил Виктор.— Тихон Захарович, прошу вас! Оторвитесь на минутку! Очень серьезное дело. Я виделся с Павлом Кочетыговым. Он жив! Жив, понимаете?
Еще в пути Виктор пытался представить себе, какое впечатление произведет на Орлиева его известие. Сначала тот не поверит, потом оно ошеломит, обрадует его, заставит немедленно предпринимать что-то. Они сразу же примутся за письмо, и Чадов, если еще не уехал, поможет им. Потом они соберут подписи от всех партизан, которые знали Павла...
Но вышло все не так.
Орлиев действительно удивился. В первый момент на его лице вместе с удивлением даже проглянул слабый отблеск радости. Но чем дальше он слушал Виктора, тем заметнее мрачнел, сутулился, смотрел сощуренными глазами в сторону окна. Его твердые неподатливые пальцы уже барабанили по столу.
— Мальчишки! Сопляки! Доигрались со своими штучками!—глухо проронил он.— Вон к чему приводит ваше умничанье! Ты тоже виноват...
— Тихон Захарович! Я уже слышал все это! Сейчас незачем об этом говорить... Надо помочь Павлу!
— Чего ты от меня хочешь?
— Надо написать в Москву, объяснить все. Это же ошибка, ее надо как можно скорее исправить!
— Ты что, считаешь, что его без причины на десять лет посадили? — вдруг спросил Орлиев, поглядев прямо в глаза Виктору, растерявшемуся от такого вопроса.
— А вы разве... считаете иначе?
Орлиев помолчал. Он, видимо, хотел как-то уйти от прямого ответа, но это было не в его натуре. Тяжело повернувшись в кресле, он поднялся и сказал:
— Десять лет за пустяки не дадут... И занимались его делом, наверное, люди не глупее нас с тобой.
Виктор тоже встал. Он едва уже сдерживался.
— Значит, вы отказываетесь?
— Что — отказываюсь?
— Писать в Москву.
— Да, отказываюсь... И тебе не советую тратить время впустую. У тебя есть дела поважней. Заварил кашу с переходом в семидесятый, а сам занимаешься черт знает чем!
— Хорошо, мы это сделаем без вас! — Виктор пошел к выходу, у двери остановился. Он чувствовал, что просто уйти не может. Лучше сразу высказать все до конца.
— Знаете что?! — Виктор старался говорить спокойно, но негодование, обида все-таки проступали в дрожании его голоса:— Мне много говорили о вас... Я не верил... Вы знаете, кем вы были для меня?! Я никогда не думал, что вы можете так поступить. Неужели вы не верите Павлу? Ведь вы его знаете с детства... Ведь это же... подло, поймите!
— Что?! — Орлиев резко оттолкнул ногой загремевший стул и, подавшись вперед, навис над столом.— И ты, молокосос, учить меня будешь?!
— Нет, не буду... Я просто никогда уже не смогу верить вам. Никогда!
Хлопнув дверью, Виктор вышел в приемную, пробежал мимо удивленных шумом людей и выскочил на улицу.
«Вот так... Теперь все ясно... Рано или поздно это, видно, должно было случиться»,— думал он, торопливо шагая к деревне.
На половине пути вспомнил об оставленном у конторы мотоцикле.
«Ладно, потом вернусь... А я еще не верил Чадову. Какой я был дурак! Теперь все ясно!»
Дома никого не оказалось. Входная дверь была снаружи заперта на привязанную к скобе палочку-залож-ку, и Виктор побежал обратно к поселку.
Кто-то из встречных сказал, что видел «петрозаводского корреспондента» у столовой, что тот собирается уезжать, так как был с чемоданом.
— Автобус не ушел еще?
— Стоит, стоит, должно, пойдет скоро.
Виктор нашел Чадова в столовой. Сидя за одним столиком с шофером автобуса, Юрка попивал настоянный до черноты чаек и вел разговор о дороге, о погоде, о городских новостях.
— Можно тебя? — тронул его за плечо Виктор.
— A-а, вернулся,— обрадовался тот.— Я уж думал, и не увидимся. Хочешь чаю? Садись...
— Ты уезжаешь?
— Да, брат, пора... «Шеф», наверное, и так икру мечет.
— Я тебя ищу.