— О закуске не думай! — успокоил гостя старик, когда они вышли из магазина.— В хорошем доме закуска всегда найдется... Да и много ль двум мужикам надо!
Дом у старика Рантуева действительно был хороший. Павел помнил его еще с довоенных времен и теперь с трудом узнал. Раньше это был обыкновенный деревенский дом — огромный, темный, с хлевом под одной крышей. А теперь, спрятавшись жилой частью в тесовую обшивку, дом выглядывал крашеными окнами из-за высокого забора с воротами и калиткой. Во дворе лениво бродили откормленные куры, в конуре глухо отозвался на стук калитки недовольный кобель, под навесом жевала сено лошадь.
— Богато живешь, дядя Пекка! — удивился Павел.
— Работаем, без дела не сидим...— равнодушно ответил тот, отпирая на дверях огромный висячий замок.
В сенях навстречу им, радостно виляя пушистым хвостом, выскочила вислоухая черная сука с умными пристальными глазами и чутким подвижным носом.
— Вот она, моя кормилица, моя «Щенка»! — беря собаку на руки, ласково заговорил старик. Он погладил ее и, отпуская, похвастался: — Кажись, ить, пустое дело — собачка, баловство. А вот уж сколько лет по тыще рублей дает. Были годы, и по два раза щенилась. Знаешь, какой она породы?
Павел не ответил. Оглядывая избу, он только сейчас осознал, что Оля не живет здесь. Он вспомнил, что мать как-то говорила ему о переезде Ольги в поселок. Но было странно и непривычно увидеть это самому.
— Почему Ольга не живет дома? — спросил он, когда старик пригласил его к столу.
— Это ты, парень, у нее спроси.— Дядя Пекка налил сначала по полстакана, потом добавил еще понемногу и, сдвинув стаканы, уравнял их содержимое с такой тщательностью, что ему, пожалуй, мог бы позавидовать аптекарь.
— Ну все же, должна же быть причина? — повторил Павел, когда они выпили.— Давно Ольга не живет здесь? Или вообще ты не пустил ее домой?
— Как же не пустил, чего зря болтаешь! — взъерепенился сразу старик.— Не пустишь вас, поди-ка!.. Два года жила, пока мальчонка не подрос, да голодно было... А как сынишка на ноги встал да карточки отменили — и отец нехорош сделался... Нынче, как видно, не жди благодарности от детей. Ишь, теперь зарабатывает по две тыщи в месяц — можно жить и одной!.. Сиди, что вскочил! Отца при людях позорит, а того не понимает, что для нее же стараюсь...
Он, снова тщательно размерив, разлил по стаканам водку.
— Пить больше не буду,— остановил его Павел.
— Как же это ке будешь? — удивился старик.— А кому же твоя доля достанется? Неужто по бутылкам разливать будем?
— Говори, зачем звал!
Старик помедлил, покряхтел, поглядывая то на Павла, то на переливавшуюся холодящей зеленью жидкость в стаканах.
— Не знаю, парень, как теперь и говорить с тобой. Если тебе кто наболтал, что я плохо к твоему сынишке относился, ты не верь. Не было того... Ольгу, это верно, много ругал, пристыживал. Сама виновата...
— Какого моего сынишку? Что ты мелешь?
Старик уставился в глаза гостю и вдруг поднялся —-> разгневанный, красный, взъерошенный.
— Ты что? В обратную сыграть хочешь?.. Совесть есть у тебя или нет? Ты же в могилу, парень, глядел! Испортил девке жизнь и нос отворачиваешь?! Твой ведь ребенок у Ольги, чего зенки пялишь?!
Павел не мог понять, спьяну ли старик несет чепуху или хитрит. Все это так неожиданно и невероятно, что он просто рассмеялся ему в лицо:
— На арапа берешь! Не делай из меня дурака!
— Ах ты, каторжная душа! — взвизгнул старик, хлопнув кулаком по шаткому столу. Стаканы звякнули друг о друга, и водка пролилась из них. Павел едва успел подхватить упавшую пустую бутылку.— Нет на вас, проходимцев, теперь закона об алиментах, так, думаете, и делу конец?! Нет, я тебя заставлю, я тебе жить не дам... Вся деревня знает, как ты девку обхаживал, ночи у моего дома просиживал. Кто ее в отряд этот самый партизанский увел? Ты! Сам Тихон Захарович письменно затвердил, чей у Ольги ребенок... Кто ей там, в партизанах, шагу ступить не давал?..
— Перестань, слышишь! — меняясь в лице, сказал Павел.
Старик вдруг расплакался, бессильно уткнувшись в широкие разлапистые ладони:
— Не будь ты поганым человеком, Пашка... Чего тебе еще надо? Женись! Умру я, все твое будет... Старшие дочки у меня пристроены, ладно живут... Они ничего не потребуют... Разве что Ирье чего-либо выделите...
Он плакал по-настоящему. Слезы накапливались между кривыми натруженными пальцами и стекали по бугристой тыльной стороне ладоней, оставляя мутноватый след.
Было смешно: крепкий, полный сил старик говорил о своей смерти, как будто она должна была наступить чуть ли не завтра. Однако именно это и заставило Павла поверить ему.
— Перестань... За кем Ольга была замужем?
— Какое там замужество,— всхлипнул старик, отворачиваясь и вытирая глаза.— Напраслина! Уж как я корил ее эти годы! Уж как корил!.. «Выходи, говорю, ищи жениха, чего жизнь себе портить». А она вроде знала, что ты живой... Об Ольге ты не думай, она крепко соблюдала себя! — добавил он, с надеждой поглядывая на застывшего в хмуром раздумье Павла.
— Ты не врешь мне, старик?
— Живым мне не быть на этом месте!—торопливо воскликнул тот и даже, подумав, перекрестился.— Какое тут замужество, когда из партизан брюхатая пришла... Чуть ли не год у сестры в Петрозаводске жила, домой стыдилась показаться... А так ты не думай — крепко себя держала... Парни лесопунктовские сколько на нее заглядывались. Всем от ворот поворот.
— Хватит тебе об этом! — взволнованно оборвал его Павел, начиная догадываться о чем-то.— Когда сын у нее родился?
— Восьмого октября... Аккурат после парада партизанского... Ушла на парад и оттуда прямо в больницу.
— Восьмого, восьмого... Где мы тогда были? — лихорадочно забормотал Павел.
— Я ж говорю, аккурат после парада,— повторил старик, вновь обеспокоенный странным поведением гостя.
— Не об этом я! — отмахнулся тот и вдруг попросил: — Добавь водки, давай выпьем!
Старик охотно наполнил стаканы. Торопливо выпили, помолчали, и Павел неожиданно спросил вновь:
— Ты ничего не соврал, не перепутал, а? Пойми, это так важно!
— Господи! — забеспокоился тот.— С чего ж я врать-то буду?!
— Ладно, старик! — поднялся Павел, чувствуя, как хмель все гуще окутывает его разгоряченное сознание, даже язык стал заплетаться.— Верю я тебе! Но учти, если соврал, большой грех на душу возьмешь! За всю жизнь не отмолишь!
— Куда же ты, Паша! Посидел бы, надо ж разговор-то закончить.
— Пойду, дело есть! Спасибо за угощение! Ну, старик, угостил 1Ы меня... Крепко угостил,— тяжело покачал головой Павел, пожимая хозяину руку.
— Жениться-то будешь аль нет? — уже с крыльца выкрикнул старик.
Павел, оглянувшись, лишь криво усмехнулся и еще быстрее пошел, пошатываясь, к калитке.
з
Днем в конторе лесопункта народу бывало немного, и поэтому девушки-счетоводы с любопытством встретили незнакомого возбужденного молодого человека, скорее ворвавшегося, чем вошедшего в бухгалтерию.
— Где мне увидеть Курганова?
— Виктор Алексеевич в лесу.
— Лес большой... Где он там?
— Скорее всего на участке Панкратова. Он часто там бывает... А может, и у Рантуевой.
— Как мне туда добраться?
— Выйдете на дорогу и садитесь в любой лесовоз, ко* торый идет с биржи... А там спросите.
Тяжело повернувшись, Павел вышел, нерассчитаино громко хлопнув дверью.
На панкрашовском участке Курганова не оказалось. Сам Панкрашов, сразу догадавшийся, кто перед ним, объяснил Павлу, что технор} к был здесь, но часа два назад уехал куда-то, вероятно, на нижнюю биржу, где идут подготовительные работы, так как через несколько дней лесопункт перейдет на вывозку леса в хлыстах.
— Если будете на работу устраиваться, проситесь ко мне,— предложил Панкратов, пока Павел ожидал лесовоз, чтобы поехать обратно.— На участке вот как нужны хорошие ребята. Не пожалеете... И база для роста большая!
— Подумаю,— буркнул в ответ Павел, хотя и не собирался работать на лесопункте.
На бирже Курганова тоже не было. Валя Шумилова, которой очень хотелось, чтоб Павел признал сс—ведь она очень хорошо помнила его еще по школе! — расспросила шоферов, и кто-то сказал, что недавно видел Курганова на дороге, недалеко от школы. Он стоял там возле военного «газика» с каким-то проезжим капитаном.