— Это ложь! — вскочил Виктор и, почувствовав на себе взгляды всех собравшихся, тихо, с болью в голосе, спросил: — Зачем вы говорите неправду? Вы же знаете, что все это не так!
— Ты, Курганов, выслушай! — остановил его Орлиев медленным движением руки.— Тебе дадут слово, если захочешь... Курганов — умный человек. Но его ум —это не частица коллективного разума, а ум индивидуалиста, противопоставляющего себя коллективу. Смотрите, дескать, вот я какой! Я один понимаю больше, чем вы все вместе взятые... Вот я приехал и все могу сделать... Это мораль типичного карьериста! Я не случайно сказал в докладе о Чадове... Курганов и Чадов — друзья. Очерки в газете — замаскированное стремление не только свести личные счеты со мной, но и прославить Курганова.
— У тебя все? — хмуро прервал Гурышев.
— Разве этого мало?
— Я думаю, даже слишком много.— Гурышев достал блокнот, придвинулся поближе к столу.
— Нет, товарищи, у меня не все! — Орлиев перевел дыхание, помолчал и начал говорить, вновь тихо и доверительно: — Я не хотел ворошить прошлое. Но я вижу на лицах некоторых сидящих здесь недоверчивую усмешку. И скажу о прошлом. Всего один факт.
Виктор сразу догадался, о чем будет говорить Орлиев. Теперь это уже не могло ни удивить, ни причинить ему большой боли. Особенно сейчас, когда все прояснилось и встало на свои места. И все же ему очень хотелось, чтоб Тихон Захарович удержался, не употребил во зло то, что было рассказано ему самим Виктором с самыми чистыми и добрыми побуждениями.
Виктор не ошибся. Орлиев рассказал о разведке к острову, расценив поведение Виктора как нарушение приказа и обвинив его в легкомыслии, граничащем с трусостью.
— Ты забыл сказать, что Курганов был ранен,— напомнил Гурышев.— Несмотря на рану, он сделал проход в минном поле... Было так или нет?
— Кто в боевой обстановке считается с ранением? — воскликнул Орлиев.— Тогда гибель грозила всему отряду.
— Ты и сейчас считаешь, что они должны были идти к острову вдвоем? — Гурышев через плечо в упор посмотрел на Орлиева.
— А как же еще? Им приказано было идти вдвоем.
— Зачем?
— Хотя бы затем, чтобы не случилось того, что произошло с Кочетыговым... Только по вине Курганова Ко-четыгов попал в плен.
— Что мог сделать Курганов? Допустим, что он тоже пошел бы к острову и уцелел под шквальным пулеметным огнем у самого берега... Разве он мог вынести товарища?
— Обороняться, защищаться до последнего...— Орли-ев на секунду замешкался, потом снова заговорил убежденно и требовательно.— В конце концов у двоих всегда больше возможности не сдаться живыми в плен...
— Ясно. Ты будешь еще говорить?
— Хватит, товарищи! — запротестовал Сугреев, давно уже ждавший возможности выступить.— Чего мы будем копаться в прошлом? Еще Курганова надо послушать!
2
Мошппков, после своего вызвавшего смех объяснения по поводу письма, совсем перестал руководить заседанием. Он лишь растерянно и молча поглядывал на каждого, кто начинал говорить. Почувствовав, как взоры людей один за другим сошлись на нем, Виктор понял, что ему предоставляют слово. Он медленно поднялся, выдвинул, как и Орлиев, вперед свой стул и, держась за спинку, долго молчал, стараясь собраться с мыслями. Если бы Орлиев не завел разговор о разведке, он знал бы, как держать себя, что ответить на те ничем не обоснованные обвинения. На них ответить легко. Там все строилось на нелепых подозрениях. А здесь?
— Отвечай, Курганов! Чего молчишь! — недовольно поторопил его Сугреев, как видно не понимавший, почему так растерянно держится технорук.
— Спокойно, товарищи! — остановил его Гурышев и, обратившись к Курганову, спросил: — Ты будешь говорить?
— Буду.— Виктор поднял голову, медленным взглядом обвел людей, смотревших на него с сочувствием и удивлением.— То, что сказал сейчас Тихон Захарович, правда...
— Какая правда? — вскричал Сугреев.— Что ты говоришь?
Виктор посмотрел на него и тихо продолжал:
— Да, правда... Правда, что к острову пошел один Кочетыгов... Правда, что мы тянули жребий... Д не хочу оправдываться... Вероятно, мы не имели права делать это. Но сделали мы это не из трусости и не из озорства... Кочетыгов теперь может рассказать, почему мы так поступили. Не мы, конечно... Он, Павел... Я только потом все понял, когда уже финны открыли огонь. Я виноват, что сразу не доложил обо всем командиру. Но после того, как я увидел те две спички, я не мог поступить иначе. Павел намеренно спасал мне жизнь... Мог ли я нарушить его наказ?!
— А не объяснишь ли ты, Курганов, зачем это он сделал? — спросил Орлиев.
— Я ведь рассказывал вам, Тихон Захарович...
— Теперь расскажи людям... Ты бьешь на откровенность. Будь откровенным до конца!
— Хорошо,— побледнев, ответил Виктор.— Я буду... Мы оба любили одну девушку...
— Какую? — громко и холодно спросил Орлиев. Он даже не взглянул на Ольгу, но по какому-то едва уловимому движению его лица Виктор понял, что Орлиев держит ее в поле зрения.
— Тихон Захарович, зачем это? — попробовала урезонить начальника Рябова, но ее вопрос лишь подлил масла в огонь.
— Я вижу, здесь у Курганова слишком много защитников! Многих, видать, подкупила его откровенность. Пусть-ка тогда он будет откровенным до конца... Пусть расскажет, как он обманул ту самую девушку. Да-да, ту самую, ради которой спас ему жизнь Кочетыгов! Обмануть командира — этот наказ Кочетыгова ты выполнил! Почему же ты не выполнил другой его наказ? Что? Молчишь? Сказать нечего, да? Рантуева! — Орлиев даже не повернул головы в сторону Оли, лишь указал на нее пальцем.— Скажи нам, чьего ребенка ты воспитываешь?
Оля на какой-то миг растерялась. Она быстро оглянулась на побледневшую Рябову и вдруг, как бы обретя себя, громко, беззаботно ответила:
— Своего, конечно...
— Я тоже думаю, не бабушкиного! — посмотрел на нее Орлиев.— Ты, Рантуева, коммунистка! Скажи партийному бюро и всем собравшимся, кто отец твоего ребенка? Не этот ли человек, который сам боится признаться? Ты, Рантуева, честный человек. Так встань и скажи!
— Я не понимаю, что тут у нас происходит? — Рябова в негодовании бросила на стол карандаш.— Мошни-ков, ты будешь вести заседание или нет? Тихон Захарович — прекратите! Это же кощунство!
— Товарищи, товарищи! — спохватился Мошников, неизвестно к кому обращаясь.— Давайте по порядку!
— Нет уж, разрешите! — Раитуева встала, вышла к столу.— Такие вопросы не могут оставаться без ответа.— Долгим взглядом она посмотрела прямо в глаза Орли-
еву.— Вы хотите, чтоб я ответила? Отвечаю. Да, мы дружили с Кургановым. Да, мы когда-то любили друг друга... Но Курганов никогда не был отцом моего ребенка. Вы довольны?
— Ты лжешь! — выкрикнул Орлиев.
— Конечно, вы знаете это лучше меня,— с иронией подтвердила Оля.— Вы все знаете! Вы всегда так убеждены в своей правоте, что вам ничего не стоит очернить человека, испортить ему жизнь... Человек для вас ничего не стоит... Помните, в ту ночь вы даже и не подумали о тех, кого оставили прикрывать отход отряда! И теперь человек для вас — это списочная единица... Как трактор или лесовоз... Вы цените его, пока он послушно исполняет вашу волю. А чуть он выходит из повиновения... нет, даже не выходит, а едва начинает иметь свое мнение, вы стараетесь подавить его, смешать с грязью, чтоб другим неповадно было... Я не хочу вспоминать прошлое. Незачем. Но таким вы были всегда. Вы же лучше других знаете, что Курганов честный человек. Он много работает, он сделал так много полезного. Почему же вы ненавидите его? Вы даже обвиняете его в том, в чем, может быть, виноваты прежде всего сами... По-моему, вы делаете это потому, что Курганов прав и вы боитесь его. Нет, не самого Курганова, а его авторитета. Курганов хороший специалист, он не страшится идти против вашего мнения. Его за это начинают уважать на лесопункте. А вы разве можете допустить такое? Разве можете вы кому-нибудь уступить хоть частицу вашей власти? Нет! Хотя, по-моему, кроме вашего прежнего командирского авторитета, у вас ничего за душой не осталось.