— У Орлиева сердечный приступ...
Лена оглянулась. Красные точечки машины скорой помощи были уже далеко. Вот они в последний раз мигнули и пропали.
«Газик», высвечивая фарами белые валуны и редкие густокронные сосны, взобрался на вершину горы. Внизу открылись пунктиры уличных огней Тихой Губы.
— Прямо с утра возвращайся в Войттозеро,— сказал Гурышев.— Сиди там хоть неделю, пока почувствуешь, что Курганов и без тебя справится. Орлиев, видно, надолго выбыл... Неспокойно у меня на душе... Навалились мы на него уж очень дружно. Боюсь, не сломали ли мы человека?
— Тихон и не такое видал,— неопределенно отозвался Потапов.— Да и навалились-то не мы, а он, скорей...
— Ты все же поласковей с ним будь... Кто бы подумал, такой кремень — и Едруг сердце!.. До свидания!
Завтра перед отъездом загляни в райком! Ну, девушка, а вас куда отвезти? — спросил Гурышев, когда Потапов вышел из машины у небольшого домика с палисадником.
— Я здесь сойду,— ответила Лена.— Где тут автобусы останавливаются?
— Так и будете на остановке ждать? — с улыбкой посмотрел на нее Гурышев.— Автобус на Петрозаводск только днем пойдет.
— Мне все равно.— Лена поставила па колени чемодан, по Гурышев остановил ее:
— Сидите! Езжай ко мне! — повернулся он к шоферу.— Сидите, вам говорю!..
Машина свернула на боковую улочку и остановилась у двухэтажного деревянного дома.
Гурышев молча взял чемодан Лены и зашагал к одному из подъездов. Своим ключом он открыл дверь, зажег в прихожей свет и сказал вышедшей из дальней комнаты низенькой и полной женщине в халате:
— Маша, познакомься... Это учительница из Войтт-озера. Жена технорука Курганова. Помнишь, он был как-то у нас... Он еще тебе очень понравился. Ну вот! А это его жена... Учительница... Твоя коллега, выходит... У них, понимаешь, случилось несчастье, и она едет в Ленинград... Ты, пожалуйста, устрой Игорька у пас на диване, а ей постели в детской... А сейчас, если можно, чайку нам. Ночи уже холодные пошли... Нет, нет! Всякие разговоры завтра. А сейчас чаю и спать. В общем, вы как хотите, а я спать сразу.
Первым побуждением Лены после таких слов было желание схватить чемодан и поскорей выскочить на улицу. По крайней мере, не стоять подобно уличенной во лжи девчонке, не краснеть под взглядом этой незнакомой и, видно, очень доброй женщины, а поблагодарить, извиниться за беспокойство и уйти.
Оказывается, Гурышев уже догадался, кто она. Он знает Виктора и зачем-то, как бы между делом, похвалил его. Возможно, он знает и о том, что встало между ними. Ведь он выехал из Войттозера несколькими часами позже. Зачем только она согласилась прийти сюда?
Но уходить было поздно. Электрочайник был уже наполнен водой, и шнур воткнут в розетку. Так и не очнувшийся от сна парнишка лет двенадцати, притулившись головой к отцу, уже прошагал заплетающимися ногами из комнаты в комнату, а хозяйка доставала из внутри-стениого шкафа свежее постельное белье.,.
В семь утра в квартире Гурышевых зазвонил телефон. Еще не совсем проснувшись, Петр Иванович быстро поднялся, привычно сунул ноги в домашние туфли и вышел в переднюю. Вот он снял трубку, позевывая, назвал себя и надолго замолчал.
Потом Гурышев постучал в детскую:
— Вы спите? Звонили из Войттозера... Только что скончался Тихон Захарович Орлпсв. Через час я еду туда.
Он подождал, надеясь, что гостья хоть как-нибудь отзовется, и постучал сильнее.
— Слышите? Вы едете со мной пли пет? Почему вы молчите?
На его голос из кухни вышла жена.'
— Чего ты шумишь? Она ведь ушла...
— Как ушла? Куда? Почему ты не разбудила меня?
— Собралась и ушла... Давно уже. Буду, говорит, ловить попутную... Я не знала, что для тебя это так важно.
— Извини, Маша... Знаешь, только что скончался Тихон Захарович Орлиев. Я еду в Войттозеро.
3
В ту минуту, когда Гурышев разговаривал с женой, Оля разбудила сына.
Славик поднимался неохотно, даже хныкал, и каждое утро Оля с болью на душе подходила к его постели. Занятия в школе начинались в девять часов, и он мог бы спокойно спать еще не меньше часа. Но другого выхода не было. Оля должна поскорее отвести его к Анне Никитичне, чтобы успеть в контору па планерку.
В это утро подгонять Славку не пришлось — он проснулся радостный, нетерпеливый.
— Мам, мы сегодня пойдем смотреть, как рождаются ручьи.
— Как это! — рождаются? Да не торопись ты, ешь, успеешь.
— Знаешь, как интересно? Нет ничего и вдруг есть. Прямо из-под камня. А1алюсенький такой. Можно ладошкой запрудить. Мы с Васькой знаем один такой. А Елена Сергеевна говорит, что и все реки так рождаются... Ничего нет и вдруг есть. Может, и наш ручей потом большим станет? Елена Сергеевна сказала, что мы всем классом пойдем смотреть его.
— Сегодня Елены Сергеевны не будет.
■— Почему?
— Она заболела... Простудилась и заболела.
— Мам, я забыл сказать. Она вчера к нам приходила.
— Когда приходила? Зачем?
— Когда ты на работе была. Она тебя спросила, а потом... Она, наверно, и плакала, что заболела. Гладит меня по голове и сама плачет. Смешно, когда большие плачут. Я вон сколько болел и никогда не плакал, правда?
— Правда... Ну, поел? Бери сумку и подожди меня на улице. Я приготовлю еды Барсику. После школы не забудь пообедать в столовой. Вот деньги!
— Можно, я у тети Ани пообедаю?
— Ну хорошо. Если пригласит, можно и у тети Анн.
— А как же? Конечно, пригласит. Она меня каждый день зовет. Я и уроки там сделаю.
— Идем... Славик, ты был бы рад, если бы к нам вдруг вернулся твой папа?
— Как это вернулся? Мой папа погиб на войне, я не хочу другого папы.
— Ты не понял меня. Самый настоящий твой папа... Если бы вдруг он не погиб, понимаешь? Если бы его тяжело ранили, и он все эти годы лечился? А потом выздоровел и вернулся. Разве ты не рад был бы этому?
— Еще бы!.. Только как же? Я всем в школе сказал, что мой папа герой и он погиб. Получилось бы, что я наврал, да? Получилось бы, что я хвастун?
— Глупенький ты мой! Какой же ты хвастун, если твой папа и был настоящим героем! Ну, ладно! Идем скорее.
Анны Никитичны дома не оказалось. Дверь была не заперта. Оля с удивлением оглядела холодную, непро-топленную комнату, неясная тревога кольнула ее сердце.
Школьная сторожиха, кипятившая в титане воду, сказала, что директорша как ушла ночью в поселок, так больше не приходила.
— Славик, сиди здесь и никуда не уходи! — приказала Оля...
Они встретились на тропке между школой и поселком. Анна Никитична, в расстегнутом пальто, со сползшей на плечи косынкой, медленно шла, ничего не замечая вокруг.
— Где ты была? Что случилось?
Увидев Олю, Рябова остановилась, концом косынки вытерла мокрые от слез щеки, потом медленно и тихо сказала:
— Нет больше Орлиева...
— Как нет? Что ты говоришь?!
Анна Никитична печально покачала головой.
■— Сердце. Совсем никудышное сердце.
Она вдруг неловко ткнулась лицом в плечо подруги и беззвучно разрыдалась.