— Есть новости по поводу партизанской спецшколы,— добавил он, словно бы извиняясь за приглашение.
— Нужны какие-либо документы?
— Нет, приходи сам.
Шагая по улицам одноэтажного деревянного Беломорска, Вершинин размышлял о предстоящем разговоре по поводу спецшколы, прикидывал, какие новости ждут его.
Десять дней назад бюро ЦК республики одобрило предложение штаба о создании партизанской спецшколы на триста курсантов с двухмесячным курсом обучения. В каждой операции отряды несут потери. Пополнять их за счет необученных добровольцев стало бессмысленно, ибо сами потери во многом вызывались тем, что в отряды в начале войны пришло много людей, впервые взявших в руки оружие. Теперь, когда стало ясно, что война будет долгой и трудной, партизанское движение не может основываться на стихийном патриотическом порыве людей. Нужны подготовленные бойцы, знающие не только оружие, но и основы тактики, минно-подрывное дело, топографию. И пополнять отряды надо крепкими молодыми людьми призывного возраста. Людские ресурсы республики практически исчерпаны, в армию призваны все, кто подлежит мобилизации. Военкоматы неоккупированных
районов держат на учете каждого подростка, и как только ему исполняется восемнадцать лет, немедленно призывают его в армию. Потом перевести кого-либо из армии в партизаны — целая проблема.
К тому же просто перечислить человека в партизаны нельзя — дело это чисто добровольное, на него, как правило, решаются люди мужественные, смелые, беззаветные— как раз те, которыми дорожит фронт. Понимая это, армейские кадровики нередко цепляются за явно отсталую версию, что партизанское движение — якобы дело стихийное, оно должно расти и пополняться за счет населения оккупированных территорий. Они делают вид, что будто не знают о том, что на огромной оккупированной территории Карелии осталось всего пятьдесят тысяч человек — в основном стариков, женщин и детей.
Вершинин шел, раздумывая обо всем этом, а где-то глубоко в подсознании гнездилась и беспокойно напоминала о себе другая мысль — почему Григорьев изменил маршрут. Если на совещании будет Куприянов, то разговора об этом не избежать и нельзя будет просто пожать плечами в недоумении. Утром при телефонном докладе Куприянов не придал этому значения, а Вершинин не стал привлекать его внимание — доложил, как свершившийся факт, и все. Но если у Куприянова была свободная минутка и он постоял в раздумье над своей картой, то можно быть уверенным: такая немаловажная деталь не ускользнула от него.
В крохотном кабинете Карахаева собрались втроем: сам хозяин, Вершинин и нарком внутренних дел Баскаков.
Всегда доброжелательный, улыбчивый, начинающий слегка лысеть Николай Федорович Карахаев, как только расселись, без всякого предисловия сообщил, что сегодня Геннадий Николаевич говорил с Москвой, что идея создать спецшколу получила одобрение, в течение месяца надо провести всю подготовительную работу. К концу августа школа должна действовать.
— Поздравляю, Сергей Яковлевич,— улыбнулся он Вершинину и замолчал, ожидая вопросов и зная, что они обязательно последуют.
— Откуда набирать курсантов?
— Тут есть тоже приятная новость. Принято решение, что ЦК ВЛКСМ объявит призыв добровольцев в партизанские отряды. По пятьдесят человек на область.
Юноши, рождения двадцать четвертого года. Комсомольская мобилизация, одним словом,— он улыбнулся и поправился: — Извиняюсь, двумя словами... Ну как, доволен ты, Сергей Яковлевич, таким пополнением?
— Еще бы. Лучше и не придумаешь.
— Ну что ж. Давайте пройдемся еще раз по всем позициям и распределимся, кто чем займется. Первое — дислокация. Тут без изменений. Нет возражений? Нет. Второе — помещение. Одного дома маловато — придется потеснить охрану ББК и освободить второй. Это на тебе, товарищ нарком. Третье — преподавательский и командный состав. Какие соображения у штаба партизанского движения?
Вершинин напомнил, что потребуется не менее двадцати человек старшего и среднего командного состава и три десятка младших командиров. Хорошо бы иметь опытных, обстрелянных, и лучше всего — с боевыми наградами, это имеет большое воспитательное воздействие на молодежь.
— Ну, это ты уж слишком,— улыбнулся Карахаев.— Так тебе сразу — и старших, и средних... Боюсь, нам придется обойтись теми кадрами, которые имеются уже на нашем учебном пункте. Начальник — старший лейтенант Бондаренко, комиссар — политрук Козлов... Аттестация у обоих отличная. Преподавателями — подкрепим. Учебная программа — в расчете на десять часов ежедневно. Срок учебы — полтора месяца...
— Слушай, Николай Федорович! — удивился Вершинин.— Не понимаю, чем же наша спецшкола будет отличаться от обычного армейского учебного пункта?
— А ничем,— охотно подтвердил Карахаев.— Официально нам и утверждена не спецшкола, а партизанский учебный пункт...
— С этого бы и начинал,— засмеялся Баскаков.
— А разве я не сказал об этом? Ну, прошу извинить... Да разве в названии дело. Пусть будет учпункт, но наша задача держать его на уровне хорошей спецшколы. Ну, пойдемте дальше...
Так пункт за пунктом прошлись по всему плану, который Вершинин вместе с тем же Карахаевым готовили совместно. Не просто прошлись, а в каждый пункт вносили существенные изменения, от прежнего плана остались рожки да ножки, и было немного странным, что эти изменения легко, свободно, убежденно исходят как бы от самого Карахаева, но странность эта относилась не к существу предлагаемых поправок, ибо поправки шли свыше, а к непривычной совещательной форме разговора, какую избрал Карахаев. Вопрос вроде бы выносится на обсуждение, а все уже решено и согласовано.
После совещания Вершинин пообедал в цековской столовой.
Подходя к деревянному одноэтажному домику своего штаба, он через открытые окна услышал голоса и едва удержался, чтоб не постоять, не послушать — о чем так оживленно разговаривают его подчиненные. Он много раз ловил себя на желании каким-либо незаметным образом поглядеть, как живут и работают эти совсем недавно собранные под одну крышу и сидящие в одной комнате люди, как обращаются друг с другом в его отсутствие, короче говоря — увидеть их обыденную служебную жизнь такой, какой перестает она быть при его появлении. В том, что такая жизнь существует — он не сомневался. Он сам жил ею в двадцатые годы, когда был молодым командиром, и тогда она ему нравилась. Стала ли она теперь иной? Наверное...
з
В семнадцать часов разведотдел дал ежедневную сводку. В ней были обобщены в основном сведения армейской и авиационной разведок; из партизанских отрядов данные поступали скудно, ценные «языки» не попадались, да и связь работала неуверенно. Несмотря на многократные напоминания, командиры все еще не приучились по пути к месту действия вести разведку широко и основательно, ограничивались разведкой «на себя», а некоторые и вообще сбор разведданных считали делом третьестепенным, посторонним и даже вредным, так как захват «языка» мог привести к преждевременному обнаружению отряда.
Сделав необходимые пометки, Вершинин приказал начальнику разведотдела подготовить ориентировку для отрядов и отпустил его.
С восемнадцати пошли донесения. Вечером, как правило, новостей было мало, днем отряды отдыхали, вели разведку местности. Передвижения совершались в ночные часы. Вершинин прочитывал сводки, очень похожие одна на другую, и в этой похожести была если и не радость, то своего рода удовлетворение — слава богу, что ничего нового; днем и не должно ничего случаться, днем, если что и происходит, то чаще всего плохое, дневные события — не для партизан, их время — ночь; и как плохо, что ночи на Севере летом такие короткие и светлые.
Кравченко вышел на связь, сообщил, что задание выполнено, возвращается на базу, но о потерянном взводе ни слова.
Бондюк опять не отозвался. Чутье подсказывало, что за этим не скрывается ничего дурного. Скорей всего, не в порядке рация. Случись что — финское радио и газеты не промолчали бы.