В донесении за 29 июля он впервые написал подробно:
«Партизанская бригада, следуя на выполнение поставленной задачи, обнаруженная противником, оказалась в тяжелом положении. Ввиду отсутствия продовольствия, в бригаде среди личного состава много голодных обмороков со смертельными исходами . Противник непрерывно преследует бригаду, стягивая силы, стремится к окружению . Принимаем меры с большими трудностями для выброски продуктов с самолетов , Дан приказ на возвращение бригады в свой тыл».
Однако суточное боевое донесение — не статья в газете, здесь никто не позволит тебе размусоливать трудности и лишения. Тут дай факты и цифры по каждому партизанскому подразделению и уложи все на одной странице машинописи. А трудности и лишения испытывают все, идет война, на южном направлении, судя по приказу Верховного Главнокомандующего № 227 от 28 июля 1942 года, разворачивается страшнейшая военная драма, где счет идет не на тысячи, а на десятки тысяч человеческих жизней. В такой обстановке даже совестно упоминать о каких-то «трудностях» и «лишениях», нужны боевые дела!
И вот в донесении за 31 июля наконец появилось:
«Бригада вела тяжелый бой с численно превосходящими силами противника».
Вершинин прочитал, взял красный карандаш, которым любил визировать документы, уже вывел первую размашистую букву подписи и вдруг подумал, что получается не очень-то складно. Бой-то был, это несомненно, и, судя по докладам летчиков, бой действительно большой, но вот уже почти двое суток с Григорьевым ист связи, никто не знает, что там произошло и чем кончилось, и это как-то должно найти отражение в донесении, а то в дальнейшем может получиться большая неприятность. Писать прямо об отсутствии связи не хотелось, это сразу породило бы другие вопросы, которые тоже нельзя ни объяснить, ни оставить без объяснения, и он приписал карандашом: «Данных о потерях противника и наших потерях пока не поступало».
— Пусть перепечатают,—4приказал он начальнику оперативного отряда, принесшему донесение.
Вершинин позвонил в разведотдел штаба фронта полковнику Поветкину. Разговор с ним, как всегда, успокоил его. С финской стороны никаких косвенных данных о чем-либо плохом для бригады не обнаруживалось.
В ночь на 1 августа дожди Прекратились, постепенно разъяснивало, к утру стали возможны полеты. Бригадная радиостанция все еще не выходила на связь. После полуночи без подтверждения о приеме была передана радиограмма:
<г Григорьеву ,
Вторично приказываю форсированно возвращаться отрядами тыл. Обязательно вынести больных раненых. Подтвердите получение сброшенных продуктов 30 июля двух самолетов .
Вершинин»
Лишь поздно вечером бригада, наконец, отозвалась, и было принято донесение:
«Куприянову . Вершинину ,
30 июля противник подтянул высоте 264,9 батальон пехоты, вступил с нами в бой, сильно поливал с минометов, вел бой 12 часов. Противник обрушился, пытался форсировать, но был разгромлен, потеряв свыше 150 убитыми, захватили 50 винтовок, все собрать не могли. Снова бросили группу шюцкоров свыше 200 человек. Потери: убитых — 46, раненых — 35, пропало без вести — 12. В бою командир бригады Григорьев ранен. Дорогой раненные тяжело умерли , Ждем продукты питания. Доставьте*
Аристов»
Впервые за месяц радиограмма из бригады была такой нечеткой. А главное — почему-то не были указаны точные координаты. Значит, Аристов или в спешке упустил это из виду, или опасался, что радиограмма может быть перехвачена противником*
Времени терять было нельзя,*
Вершинин дал указание авиаторам вылетать немедленно, а сам спешно радировал бригаде:
«Сегодня ночью продукты будут сброшены в районе севернее озера Большое Матченъярви . Сообщайте со-стояние Григорьева . Предыдущая радиограмма содержала неясности. Повторите цифровые данные».
Ответ пришел 3 августа:
«Часть сброшенных вчера продуктов с боем отбита у противника . Нахожусь вблизи высоты 328,2. В бою 31 июля комбриг Григорьев убит насмерть. По уточненным данным потери противника свыше 200 человек. Наши потери: убитых — 60, раненых — 35, пропавших без вести — 12. Имеем много случаев голодной смерти. Шлите срочно продукты.
Колесник»
2
Весь день 31 июля ждали преследования и двигались без большого привала: сначала три километра на запад, потом резко повернули к северу.
В ушах еще стоял гул двенадцатичасового боя, тишина казалась обманчивой, за каждым болотом, которое надо было переходить, чудилась засада, вперед высылали разведку; эти вынужденные передышки позволяли подтянуться тылам, командиры наскоро перекликали бойцов, тех, кто покрепче, отправляли назад, на помощь политрукам, которые возились с ослабевшими. Постепенно все вошло в обычный походный порядок, только силы уже были не те и отстающих с каждым часом становилось все больше. Направляющим шел отряд имени Антикайнена, замыкающим — «Мстители».
Все в отрядах уже знали о гибели Григорьева, но кто теперь командует бригадой — начальник штаба или комиссар,— с уверенностью не мог сказать никто.
Колесник шел следом за головным отрядом. Он определял курс, давал команды на остановки и разведки,— практически он руководил движением, и все в передних отрядах считали командиром бригады его. По штатному расписанию, утвержденному для бригады, начальник штаба являлся одновременно заместителем комСрпга, и давать приказ о своем вступлении в командование Колесник считал и излишним, и несвоевременным.
Аристов, выполняя последнее поручение Григорьева, занимался арьергардом: предосторожностями на случай преследования, ранеными, больными, отстающими. Забот хватало, и думать о чем-то другом не было возможности. Два замыкающих отряда постепенно перешли под его непосредственную команду, сил все равно недоставало, арьергард несколько раз отрывался, разрыв наверстывали с огромным трудом, Аристов внутренне негодовал, срывал свою злость на выбивавшихся из сил людях, тут же стыдился своей невоздержанности, сам примиряюще заговаривал и подбадривал. Потом стало ясно, что преследования противнику организовать не удалось, движение чуть замедлилось, стало немного спокойней, но не легче,— люди на глазах расслаблялись, появлялось все больше «доходяг», их приходилось поднимать с земли чуть ли не угрозой оружия, нужен был привал. К вечеру усилился дождь, идти стало совсем трудно, и, выбрав место повыше, остановились на ночевку. Почти час на место привала подтягивались отряды, потом еще столько же выбирались отставшие, политруки и комиссары встречали их у подножия высоты — время шло, стало темнеть... Едва отряды распределились по секторам круговой обороны, как измученные люди попадали на мокрую землю, прикрылись плащ-палатками, и лагерь словно вымер. Наверное, не удержались бы от сна и постовые, если бы дежурные командиры не ходили беспрерывно от поста к посту и не тормошили их.